Юрий Сушко - Клан Чеховых: кумиры Кремля и Рейха
Однако первым же человеком, к кому она обратилась – разве не добрый знак?! – оказался русский эмигрант, бывший преподаватель гимназии из Подольска. Интеллигентно приподняв потрепанную шляпу, он поинтересовался, чем может помочь землячке. Уяснив суть проблемы, толково объяснил, как добраться до Гроссбееренштрассе, где находились довольно недорогие и более-менее сносные меблированные пансионы.
– Вас проводить, мадам? Что, кстати, у вас с голосом, простыли?
– Спасибо, – одними глазами улыбнулась Ольга. – Я здорова, все в порядке, так, зубы слегка…
– Мой друг доктор Красовский – весьма приличный зубной техник, у него здесь обширная практика. Он сможет вам помочь. Мы тоже живем в этом квартале, на Гроссбееренштрассе. Нас, русских, здесь целая колония…
– Спасибо. Вы и так мне очень помогли. – Ольге не терпелось поскорее избавиться от чересчур назойливого помощника. – Я пойду, пожалуй. Устала с дороги смертельно.
– Конечно, конечно. Заходите на огонек, найдем чем угостить, развеем грусть-тоску! – совсем уж по-московски, хлебосольно пригласил «добрый ангел». Но добавил по-немецки: – Ауфвидерзеен, майне кляйн!
Хозяйка пансиона оказалась дамой словоохотливой и гостеприимной. Еще бы: заполучить новую жилочку в нынешние времена не так-то просто. Она проводила свою гостью на второй этаж, открыла дверь комнаты в конце пустынного, темного коридора:
– Это ваши апартаменты, располагайтесь, фройляйн… Ольга?.. Можно я буду вас называть просто Олли?.. А где ваши вещи?.. На вокзале?.. У вас зубы болят? Да-да, вижу, щека чуть припухла… У меня есть очень хороший стоматолог, он живет совсем рядом, на соседней улице… Могу проводить…
– Danke schцn, – ответила Олли и без сил опустилась на кровать, стоящую в углу ее теперешней кельи. Потом последовательно ответила на вопросы и предложения хозяйки. – Все вещи со мной, – она указала на свое старенькое, перелицованное пальто, платок на плечах, сапожки на картонной подошве и небольшой саквояж. – Да, зубы чуть-чуть болят, флюс. Скоро пройдет, я знаю… Доктор пока мне не нужен. Спасибо.
– Хорошо-хорошо. Отдыхайте, фройляйн Олли.
Едва за хозяйкой закрылась дверь, Ольга с облегчением выплюнула в платочек осточертевшее колечко, которое она от самой Москвы удерживала во рту под языком. В слюне оказалось немного крови – десны все-таки протестовали против присутствия инородного предмета. «Отработка техники сценической речи, – усмехнулась она, – уроки ораторского искусства… Древний грек Демосфен морскими камушками, кажется, баловался, а я вот – колечком с бриллиантиком… Но ведь другого выхода не было. Сама же видела, чем можно поплатиться за контрабанду. Под Брестом одного купчика прямо у состава расстреляли – царские монеты в носки натолкал, дурачок… Ладно, все позади. Теперь это колечко – моя единственная надежда, как спасательный круг. Вот теперь бы еще найти надежного ювелира…»
На деньги, вырученные от продажи колечка, она первым делом купила туфли, настоящие туфли на каблучках и из магазина вышла уже в них, вспоминая Золушку из старой доброй сказки… На сколько хватит оставшегося капитала, Ольга даже не загадывала. Судя по рассказам хозяйки, цены скачут, марка по сравнению с долларом каждый день обесценивается вдвое-втрое. А лавочники разводят руками: инфляция, господа, инфляция… Несведущие люди путали инфляцию с инфлюэнцией, а выяснив недоразумение, единодушно сходились во мнении, что и первая, и вторая одинаково мерзопакостны.
Москва, 1922–1928 годы
Подумать только: надо еще объяснять то тому, то другому, почему именно не пойду я служить в какой-нибудь Пролеткульт! Надо еще доказывать, что нельзя сидеть рядом с чрезвычайкой, где чуть не каждый час кому-нибудь проламывают голову, и просвещать насчет «последних достижений в инструментовке стиха» какую-нибудь хряпу с мокрыми от пота руками! Да порази ее проказа до семьдесят седьмого колена, если она даже и «антерисуется» стихами!
И.А. Бунин. Окаянные дниПосле внезапной смерти Евгения Багратионовича Вахтангова театральную студию было решено поручить возглавить Михаилу Чехову. Лестному предложению он был несказанно рад. В качестве дебюта Чехов избрал классическую пьесу мирового репертуара – «Гамлета». Готовя шекспировскую трагедию, он стремился осуществить свою давнишнюю мечту – идти к тексту через движение. С этой целью даже придумал любопытную «игру с мячами» – актеры перебрасывали друг другу мячики в определенном ритме и с определенной эмоциональной окраской взамен классических реплик, чтобы жест предопределял интонацию слова.
«От движения шли мы к чувству и слову, – рассказывал о своем замысле Чехов. – И, к моей величайшей радости, я увидел, что актеры охотно шли на новые и непривычные для них методы работы. Но зато сам я как исполнитель роли Гамлета далеко отстал от своих товарищей. Даже в день первой публичной генеральной репетиции я, стоя в гриме у себя в уборной, мучился той самой специфической мукой, которая известна актеру, когда он чувствует, что не готов для того, чтобы явиться перед публикой…»
Поначалу Михаил Александрович, словно заправский барышник, по-деловому, придирчиво отбирал исполнителя заглавной роли. Когда все возможные кандидатуры, одна за другой, отпали, его осенило: а почему бы не попробовать самому? Разве Шекспир требовал, чтобы принц был непременно писаным красавцем? Напротив, в одной из авторских ремарок, кажется, проскользнуло, что Гамлет тучен, его мучает одышка и пр.
Никто не верил, что Чехов способен сыграть принца Датского, настолько это была не его роль. Даже Станиславский отрицал, что его ученик способен дотянуться до вершин трагедии, ехидничал, может быть, стремясь раззадорить Михаила: «Трагик плюнет, и все дрожит, а вы плюнете – и ничего не будет». Ну как играть после такой уничижительной оценки? Проще застрелиться! Но все же Чехов рискнул – и победил всех скептиков.
Его Гамлетом, хрупким, с огромными страдальческими глазами, бесстрашно стремящимся навстречу своей неминуемой гибели, публика была покорена. Один из восторженных зрителей, поэт и философ Андрей Белый[11], немедленно написал Чехову: «Сегодня я впервые понял шекспировского «Гамлета»; и этот сдвиг понимания во мне произошел через Вас».
Из рук самого наркома просвещения Анатолия Васильевича Луначарского исполнитель-победитель принял грамоту о присвоении ему звания заслуженного артиста государственных академических театров. Более того, Чехова додумались избрать депутатом Моссовета, заседания которого он, впрочем, так и не удосужился посетить. Но самое главное – нарком вновь пригласил Михаила к себе и предложил реорганизовать его любительскую студию в профессиональный театр, который предложил назвать МХТ-2.
