Виктор Мальцев - Конвейер ГПУ
Среди арестованных находился один работник искусства. Культурный, образованный человек, вероятно, на почве чрезмерного употребления алкоголя и других наркотиков дошедший до психоза. Этот больной артист все же не был лишен остроумия, и его замечания отличались иногда глубоким сарказмом.
Однажды в откровенной беседе я ему задаю вопрос:
– Скажите, Александр Иванович, вы вполне культурный человек с незаурядными способностями, возможно даже талантливый, зачем же вы губили свою жизнь всякой наркотической гадостью?
Последний как то странно на меня посмотрел и шепотом произнес:
– Вам могу, Виктор Иванович, сказать откровенно. Видите ли, я никогда не занимался политикой, но в то же время, как всякий истинно русский человек, люблю свое отечество. И вот, представьте, когда я начинал подолгу вглядываться в «классические черты» лиц наших вождей с «мудрым отцом» во главе, когда перед моими глазами мелькали физиономии советских маршалов с бесчисленными орденами на груди и тупыми, бездарными физиономиями, – мне становилось жутко, страшно за родину, и я пил, много, долго, – до забытья…
Не знаю, действительно ли он пил по той причине. Возможно в его словах и кроется разгадка повального пьянства в социалистическом раю.
В одном с ним безусловно можно согласиться, что на человека впечатлительного вся эта галерея «особо одаренных лиц» – могла произвести впечатление, настоятельно требующее немедленного принятия сильнодействующих средств.
Аресты профессуры, инженерно-технического и командного состава еще с натяжкой могли бить оправданы в глазах доверчивого населения, как из’ятие врагов народа. Но, как видно, этого контингента уже не хватало для выполнения заданных контрольных цифр, а конвейер требовал себе все нового и нового пополнения, так же, как и гимнастерки следователей ожидали красивых побрякушек.
Однажды в нашу камеру прибыло пополнение уже из прослойки самой что называется основной опоры диктатуры пролетариата – рабочих Байрам-Алинского завода. Новые пришельцы рассказали, что за две ночи их было арестовано 90 человек. Под плач жен и детей эту группу усадили в вагоны и привезли и нашу тюрьму.
В камеру № 11 попало пять человек. Все они были старые кадровые рабочие, десятками лет трудившиеся на заводе. Самому старшему из них насчитывалось 68 лет. Мне, как старосте, пришлось их встречать и устраивать на новоселье.
Ознакомившись поближе с этими людьми, я окончательно перестал понимать все происходящее. Ведь стоило только одному порядочному человеку поговорить с этими темными, безграмотными пролетариями, как всякая версия о каком-то политическом вредительстве с их стороны становилась прямо абсурдной.
Но, как видно, потерявшие голову бандиты ничего уже не понимали и не могли остановиться в своей провокационной работе. Мой старичок, представляющий собой олицетворение безграмотности, со старческой наивностью должен был играть в этой комедии роль лидера.
В шутливом тоне задаю ему вопрос:
– Ну, вот что, дорогой папаша, здесь в камере я староста, и мне, как «на духу» – все должны искренно рассказывать свои преступления. Вот и ты, как руководитель массового вредительства на заводе, должен честно во всем сознаться.
Бедный старичок, с выговором на «о», смотрит на меня серьезными недоумевающими главами и говорит:
– Ей-Богу, староста, ничаво не знаю. После ареста меня привели к какому то начальнику. Он спрашивает:
– Ты эс-эр?
Я что-то яво не понимаю и говорю:
– Што это «эс-эр»?
– Как он ударил меня по лицу и закричал:
– Не знаешь, што такое эс-эр?
– Тут я понял и, вытирая кровь, говорю:
– Нет, я не эс-эр, а мордвин.
Начальник совсем озлился и, ударив сапогом в живот, приказал увести. За что он обиделся, никак не пойму.
От короткого, внешне смешного рассказа, повеяло жутью. Человек не имеет понятия, что такое эс-эр и думает, что его спрашивают о национальности. Этому старику приписывали руководство группой вредителей Байрам-Алнинского завода.
Месяца через два старичка вызвали на допрос. Вернувшись с положенным количеством синяков на теле, последний обратился ко мне за консультацией:
– Староста, скажи пожалуйста, чаво это следователь сегодня дал бумажку и говорит – распишись, что ты обвиняешься по 58 статье, еще какое-то слово и 4.
Я ему тут же об’ясняю:
– Тебе, вероятно, пред’явлено обвинение по 58 статье, параграфу четыре.
Он обрадовался, что вспомнил слово «параграф» и сразу стал просить об’яснить, что это значит.
Моя дальнейшая беседа с ним заставила немного развлечься окружающих.
Исполнив его просьбу, заявляю:
– Слушай, папаша, мы даже и не подозревали, что ты так ловко можешь разыгрывать простака, являясь одновременно таким крупным преступником. Поэтому брось свое постоянное «чаво» да «чаво» и отвечай-ка уже более откровенно. Если тебе пред’явлен 4-й параграф, то у следователя бесспорно имеются веские основания. Да ведь ты и сам прекрасно понимаешь, что такое 53-я статьи параграф 4. Это же самое тяжелое обвинение.
Мой бедный старичок, окончательно смутившись, продолжает бессвязно лопотать:
– Ей-Богу, староста, не знаю, ни в чем не виноват.
Я продолжаю нашу беседу и говорю:
– Ведь 53-я статья параграф 4 – это есть связь с международной буржуазией. Вспомни хорошенько, когда, чем и какому буржую помогал, и не запирайся пожалуйста.
Старик окончательно обескуражен и моргает глазами.
– Ну, хорошо, продолжаю я, – если не помнишь ничего о связи с между народной буржуазией, хорошенько припомни, не помогал ли когда-либо русскому буржую?
На лице бедного старика крайняя растерянность и напряженность.
– Давай, не запирайся, все напрасно, лучше расскажи откровенно, может быть когда-либо колол дрова буржую или уборные чистил? Пойми, что все это рассматривается, как помощь буржуазии.
Со всех сторон несется искренний смех, а мой преступник и тут беспомощно твердит:
– Не помню, староста. Ей-Богу не работал я у буржуя никогда. Всю жизнь сызмальства, вот уже 50 лет, как на заводе.
Все это было бы смешно, если бы не было так грустно. А грустно потому, что таких «папаш» с одной стороны и подростков с другой, сидели в тюрьмах миллионы. Многие из них, вероятно, и до сих пор не могут вспомнить, какому буржую они помогали колоть дрова или убирать нечистоты.
Однажды нам об’являют, что желающие могут пописать заявлении кому угодно и о чем желают.
Наивная вера в справедливость все еще теплилась у многих. Казалось, что расскажут кому-то о своей невиновности, и там придут в негодование от этих искренних и жутких строк. Большинство все еще верило, что творимая инквизиция является делом рук исключительно Г.П.У.
