Константин Путилин - Шеф сыскной полиции Санкт-Петербурга И.Д.Путилин. В 2-х тт. [Т. 1]
¾ Он самый! Дознай от него, скольких он удушил и с кем...
Крюкин покачал головой:
¾ Трудно, ваше благородие! Действительно, говорил, что душит и вещи продает, а больше ничего. Мы его даже спрашивали: «Как?» А он выругался и говорит: «Я шутил». Ребята сказывали, что знают его, ну а как и что — подлинно никто не знает.
¾ Ну, а ты узнай! — сказал Келчевский и отпустил его.
¾ Значит, наша правда! — воскликнул я, едва грабителя увели.
Келчевский засмеялся:
¾ Наша! Я давно это чувствовал, да конца веревки в руках не было. А теперь все дознаем!
¾ Вызвать Иванова?
¾ Непременно! И он тотчас написал приказ, чтобы ему отпустили из тюрьмы Иванова.
Через полчаса перед нами стоял этот Иванов. Нагло улыбаясь, он отвесил нам поклон и остановился в выжидательной позе.
¾ Ну, здравствуй, — сказал ему ласково Келчевский. — Сидеть еще не надоело?
Этот допрос происходил 2-го апреля, и, значит, Иванов сидел без малого три месяца.
Он передернул плечами.
¾ Известно, не мед, — ответил он. — Ну, да я думаю, что господа начальники и смилостивятся когда-нибудь.
Келчевский покачал головою:
¾ Вряд ли! Суди сам: Петров говорит, что ты душил извозчиков, а я тебя вдруг отпущу!
¾ Петров?! Ах, он... — воскликнул Иванов.
¾ Что Петров, — продолжал Келчевский. — И ты сам говорил то же...
¾ Я?!
¾ Ты. Крюкину говорил, Зикамский и Ильин тоже слышали. Хочешь, позову их?
¾ Брешут они. Ничего я такого не говорил.
¾ Позвать?
¾ Зовите. Я им в глаза наплюю...
¾ А что от этого? Все равно сидеть будешь, поймаем еще двух, трех. Поверь, они дураками не будут. Все тебя оклевещут. Благо уже сидишь. Петров-то все рассказал...
Иванов стал горячиться:
¾ Что рассказал-то? Что?
¾ Сказал вот, что вещи продавали...
¾ Ну, продавали. Что еще?
¾ Что ты душил...
¾ А он? — закричал неистово Иванов.
¾ Про себя он ничего ие говорил. Ты душил и грабил, а продавали оба, — спокойно ответил Келчевский.
¾ Он так говорит! — тряся головой и сверкая глазами, закричал Иванов. — Ну так и я тогда! Пиши, ваше благородие! Пиши! Теперь я всю правду вам расскажу.
Келчевский кивнул головою и взял перо.
¾ Давно бы так, — сказал он. — Ну, говори!
Иванов начал рассказывать, оживленно жестикулируя:
¾ Убивать, действительно убил. Только не один, а вместе с этим подлецом, Петровым. Удушили извозчика, что в Царское ехал. Взяли у него только это, больше ничего не было.
¾ Какого извозчика? Где? Когда?
¾ Какого? Мужика! Ехал в Царское, обратно. Мы его на Волховском шоссе и прикончили. В декабре было.
¾ Так! Ну, а вещи куда дели? Лошадь, сани?..
¾ Лошадь мы, как есть двадцать восьмого декабря, в Царское с санями увезли. Сани продали Костьке Тасину, а лошадь — братьям Дубовицким. Там же, в Царском. Они извоз держат…
¾ Какая лошадь?
¾ Рыжая кобыла. На лбу белое пятно, и одно ухо висит.
¾ А сани?
¾ Извозчичьи. Новые сани, двадцать рублей дали, а за лошадьдвадцать пять.
¾ А полушубок? Армяк?
¾ Это тоже у Тасина, а другой — у солдатки. Тот самый, на чем поймались. А остальную одежду, и торбу, и сбрую — в сторожку на Лиговке.
¾ В какую сторожку?
¾ В караульный дом, номер одиннадцать. Туда все носят. Сторожу! Вот и все. А что Петров указывает на меня одного, так он брешет. Вместе были, вместе пили...
¾ Ну, вот и умный, — похвалил его Келчевский. — Теперь мы во всем живо разберемся. —Он написал распоряжение о переводе Иванова в другую камеру и отпустил.
Едва тот ушел, как я вскочил и крепко пожал руку Келчевского.
¾ Теперь они все у нас! Надо в Царское ехать!
¾ Прежде всего, его сиятельству доклад изготовить!
¾ Вот Прач-то обозлится!
Мы засмеялись...
На другой же день о деле было доложено графу Шувалову, и он распорядился тотчас начать энергичные розыски в Царском Селе, для чего командировал меня, Келчевского и еще некоего Прудникова, чиновника особых поручений при губернаторе.
Собственно, самое интересное начинается от этих пор.
В этих розысках я не раз рисковал жизнью, и, может быть, поэтому оно так запечатлелось в моей памяти. Сейчас передо мной лежат сухие полицейские протоколы, а я вижу все происшедшее, как наяву, хотя с той поры прошло добрых 40 лет.
Итак, нам троим было вверено это дело, а собственно говоря, одному мне. Но еще до приказания графа я уже принялся за розыск. Едва стемнело, я переоделся оборванцем: в рваные галоши на босую ногу, в рваные брюки, женскую теплую кофту с прорванным локтем и в военную засаленную фуражку. Потом подкрасил нос, сделал себе на лице два кровоподтека и, хотя на дворе было изрядно холодно, вышел на улицу и смело пошел на окраину города на Лиговский канал.
И в настоящее время те места, за Московской заставой, туда, к шоссе, представляют собой места небезопасные, но тогда там была совершенная глушь. Тянулись пустыри, не огороженные даже заборами, а там, у шоссе, стояли одинокие сторожки караульщиков от министерства путей сообщения, в обязанности которых входило наблюдение за порядком на шоссе. Эти крошечные домики стояли друг от друга в 200 саженях. Туда-то и направил я свои шаги.
Иванов указал на караулку под № 11, и я решил прежде всего осмотреть ее изнутри и снаружи. Одинокая караулка стояла в 5 саженях от шоссе. Два крошечных окна и дверь выходили наружу, а с боков и сзади домик окружал невысокий забор. Тут жеза домиком протекала Лиговка, за которой чернел лес. Место было глухое. Ветер шумел в лесу и гнал по небу тучи, сквозь которые изредка пробивался месяц. Из двух окон сторожки на шоссе падал бледный свет. Настоящий разбойничий притон!
Я осторожно подошел к караулке и заглянул в окно. Оно было завешено ситцевой тряпкой, но ее края не доходили до косяков, и я видел все, что происходило в комнате.
Комната была большая, с русской печью в углу. Вдоль стены тянулась скамья, перед которой стоял стол, а вокруг него табуретки. У другой стены стояла кровать и над ней висела всякая одежда. За столом, прямо лицом к окну, сидел маленького роста, коренастый блондин, похоже чухонец, и, видимо, силы необыкновенной. У него были белокурые большие усы и изумительные голубые глаза, как глаза ребенка. Прислонясь к его плечу, рядом с ним сидела рослая красивая женщина. Другая женщина сидела к окну спиной, а на скамье — рослый мужчина в форменном кафтане с бляхой и с трубкой в зубах.
На столе стояли зеленый полуштоф, бутылки с пивом и деревянная чашка с какой-то похлебкой. Видимо, между присутствующими царило согласие. Лица выражали покой и довольство. Чухонец что-то говорил, махая рукой, и все смеялись.
