Родион Малиновский - Солдаты России
«Все, — подумал Ванюша, — провалился».
Он понимал, что главную роль во всем этом играет тетя Ядя. Видите ли, он такой сильный и большой, что может работать грузчиком, к чему, мол, ему образование.
Ванюша с того момента возненавидел эту вредную тетку. Ишь, проклятая зазнайка! Вечером на станции он увидел, какой важный у нее отец: в коричневом кожаном костюме, в лайковых перчатках; с достоинством и важностью глядел он из окна паровозной будки! Шутка сказать — машинист первого класса, водит курьерские поезда. А паровоз весь сверкает медью, зеленым и красным лаком — вот это да! Замечтался Ванюша, когда наблюдал, как отправлялся курьерский Одесса — Киев. Это не то, что паровик у молотилки, который кажется муравьем в сравнении с красавцем паровозом «СУ».
А как хотелось бы побывать на паровозе, хотя бы одну минутку. Краешком глаза Ванюша видел, сколько там ручек, краников, рычагов, манометров, водомеров! И все это подчинено человеку. Ванюша так преклонялся перед техникой, что у него пропала даже неприязнь к пану Казимиру, отцу тети Яди. Он хоть и гордый, недоступный, но все же машинист.
Самым интересным для Вани было наблюдать, как пан Казимир подавал свой паровоз к курьерскому поезду. Паровоз из депо выводил помощник машиниста, и, когда надо было «взять» состав, пан Казимир поднимался на паровоз, снимал с правой руки лайковую коричневую перчатку и подавал свою белую чистую руку помощнику машиниста, который был одет победнее и на одежде которого были видны следы машинного масла и копоти.
Помощник машиниста чистыми концами вытирал правую ладонь и почтительно пожимал руку господину машинисту. С кочегаром пан Казимир здоровался поклоном головы, и это вполне понятно: ведь кочегар был в копоти, масле и угольной пыли. Как бы ни старался он быть аккуратным, паровоз требовал своего: и угля, и масла, и воды, и самое главное — ухода, иначе он не будет казаться таким нарядным, не будет сверкать медью.
Потом пан Казимир важно садился на свое место, надевал перчатку на правую руку и начинал священнодействовать: нажимать на рычаги, дергать за рычажок свистка. Паровоз отзывался коротким гудком, — но каким гудком! — разноголосым и могучим; не то что у паровичка с фольварка. Пан Казимир высовывался в окно, гордо озирал собравшихся на перроне людей. И во всех его движениях, которые можно было назвать величавыми, улавливалось чувство превосходства над простыми смертными, будь это даже местный богач с золотой булавкой на галстуке под белоснежным накрахмаленным воротничком. Дежурный по станции подавал сигнал, пан Казимир важно прикладывал руку к козырьку, давал продолжительный гудок, и курьерский поезд медленно, почти бесшумно трогался. Последний вагон уже проносился мимо Ванюши на большой скорости, быстро уменьшаясь и скрываясь за семафором станции.
...С облегченным сердцем и даже с удовольствием Ванюша вскоре покинул станцию Бирзулу и уехал в Одессу к тете Елене с твердым решением устроиться на работу. Прощайте мечты об учении!
2Рано утром «Максим Горький» приближался к Одессе. Тогда Ванюша ничего не знал об этом чудесном южном городе, о его кипучей жизни, не знал о том, что город сравнительно молод — ему лишь немногим больше ста лет, и, конечно, ничего не слышал о происхождении названия этого города и многих его улиц.
А одна из версий была такова. Екатерина II, всесильная императрица Российской империи, немка по происхождению, весьма благоволила к французским просветителям и даже переписывалась с Вольтером — колоссом французской прогрессивной философской мысли. На военной службе у нее состояло много французов: Де Рибас, де Ришелье, Ланжерон... И вот после славной победы над Турцией, когда к России отошли районы нынешней Одессы, Екатерина поручила французам выбрать на побережье Черного моря хорошее место для закладки большого города. Она ведь подражала Петру I и, надо отдать ей справедливость, много сделала для российского дворянства. Французы старательно выполнили наказ русской императрицы и остановили свой выбор на местности около турецкого селения Хаджибей. В конце донесения Екатерине, которое было, естественно, написано на французском языке, стояло — Asséz d'eaux (довольно воды), чем еще раз подтверждалась правильность выбора места будущего города. Когда императрица подбирала для него название, ее внимание почему-то привлекла последняя фраза донесения французов. Она прочла ее наоборот и повелела, что именно так и будет называться город — Одесса. А вслед за тем появились и названия улиц — Дерибасовская, Ришельевская, целого района — Ланжерон, — все по именам служивших у Екатерины французских офицеров.
Трудно судить, насколько эта версия достоверна. Как бы там ни было, а прекрасный город Одесса существует, и каждый в нем побывавший, очевидно, отдаст должное вкусу французов, выбравших для него место на берегу Черного моря.
Вот к этому городу и приближался простонародный «курьерский» поезд «Максим Горький». Ванюша был бедовый, сообразительный мальчонка. Несмотря на то что он впервые попал в водоворот большого, шумного города, не затерялся в нем, а благополучно добрался до Госпитальной улицы (дом номер 79) я нашел квартиру тети, Елены Николаевны Даниловой. Она крепко поцеловала Ванюшу. Елена Николаевна как бы видела в нем сестру Варю, которую очень любила. У тети было трое детей: дочь, названная в честь свекрови Меланьей, и два сына — Вадим и Шура.
Бабушка Меланья, или, как ее называли, бабушка Мила, немало «залившая сала за шкуру» тете Елене, прямо-таки добивалась от своего сына, рябого Миши, чтобы он колотил жену; и часто, когда Миша бывал во хмелю, он исполнял желание матери. Тетя Елена плакала, но все переносила, она искренне любила мужа. Да и он, когда был в трезвом состоянии, никогда не бил ее, чего бы ему бабушка Мила ни наговаривала. Только Михаил так часто был пьян, что легче было подсчитать дни, когда он был трезвым. Но что же делать, недаром говорят в народе: «Раз бьет, значит, любит».
Как это ни странно, Михаил действительно любил свою жену. Он не раз твердил ей об этом со слезами раскаяния, клялся, что больше в рот не возьмет проклятого зелья и вовек не поднимет руку на свою любимую Леночку.
Первое время Ванюше жилось здесь, как в родной семье: он чувствовал к себе доброе, сердечное отношение. Дядя Миша к нему благоволил, разумеется, и тетя Елена любила его, как своего сына; а Вадим и Шура во всем старались походить на своего двоюродного брата и неизменно находили в нем защитника в частых схватках с соседними ребятишками. Только бабушка Меланья недолюбливала Ванюшу, который никак не хотел признать ее главенства в семье. Он был на стороне тети Елены, а с ним заодно Вадим и Шурик. Мила, любимица бабушки, напротив держала бабушкину сторону и часто досаждала матери. Так обозначились два семейных лагеря, где дядя Миша играл двойную роль. Когда был трезв, все симпатии его были на стороне тети Елены, а пьяный — дрался и издевался над ней, к большому огорчению мальчиков и злорадству бабушки.
