Тамара Черемнова - Трава, пробившая асфальт
— Черемнова, если бросишь еще раз кружку, завтра пожалуюсь на тебя воспитателям!
— Иди, жалуйся хоть Деду Морозу… — прошептала я, давясь слезами. — А я пожалуюсь солнышку!
Больше пожаловаться было некому, но от этой спасительной мысли мне полегчало.
Телевизор
В феврале 1965-го открылся административный корпус, который строили почти год. Кроме директорского кабинета, бухгалтерии, столовой для ходячих, там оборудовали клубную комнату с телевизором — единственным на весь детдом.
В марте в честь Женского дня в эту комнату созвали ребятню — посмотреть только что купленный телевизор. В игровой, где мы в это время находились в своем корпусе, стоял веселый гомон. Договаривались, кто из ходячих поможет добраться неходячим, обсуждали, какой фильм пойдет по программе.
Узнав, что меня не берут, я расплакалась. Очень-очень хотелось посмотреть, что же это такое телевизор? Дома у нас телевизора не было. Я, вконец исплакавшаяся, лишь обессиленно хрюкала, когда в игровую комнату вошла воспитательница Нелли Семеновна.
— Тома, ты чего плачешь? — удивилась она.
— Я тоже хочу к телевизору… смотреть кино… — призналась я ей, приостановив поросячье хрюканье.
— Мы бы вас, колясников, взяли, да на улице еще холодно. И вдруг кто-нибудь из вас в туалет захочет, как тогда быть? — спросила она.
— Нет, не захочу, я могу терпеть, я дотерплю до своей палаты, — заверещала я, и надежда затеплилась в моей душе.
— Ладно, что-нибудь придумаем, — пообещала Нелли Семеновна, погладив меня по голове. — Сейчас договорюсь с нянечками и попрошу пацанов, чтобы отнесли тебя в клуб.
Няни завернули меня в одеяло, нахлобучили на голову чью-то зимнюю шапку, два взрослых пацана подхватили мою «безногую» коляску и притащили в клуб.
Не буду описывать, в какой шок поверг меня телевизор — чудо техники 20-го века. Я не могла отвести глаз от экрана с мелькавшими на нем фигурками и от чрезмерного волнения и восторга впервые в жизни описалась в одеяло. Оказалось, что не я одна такая. Многие ребятишки вернулись с просмотра кино мокрыми.
Однако нас никто не отругал за это, и так как няня Лившина в тот вечер не работала — а уж она бы точно разразилась скандалом, — обошлось без криков.
Сегодня, когда телевизор стал повседневностью и цветные модели вытеснили черно-белые, я с улыбкой вспоминаю тот первый в моей жизни телепросмотр. С улыбкой и с благодарностью тем, кто устроил мне этот праздник.
Потом нас по выходным дням регулярно носили к телевизору смотреть мультики. Какая же это была радость для колясочников!
Сестренка Ольга
Мои родичи выбрали удобный вариант жизни, в котором не нашлось места моим интересам и желаниям, хотя соблюдали приличия и иногда навещали. От этого мне становилось даже хуже, чем тем, у кого и вправду не было никого из родителей. Сегодня статус, подобный моему, именуется «социальная сирота » — родители наличествуют и даже время от времени проявляются, но это мало что меняет в горькой сиротской жизни. Получалось нелепо и неловко — приезжала здоровая красивая женщина, торопливо вытаскивала из сумки что-то в бумажке, клала на тумбочку, говорила мне что-то поучительное, уходила поболтать с воспитателями «о своем, о женском», уезжала, порой даже не попрощавшись.
То, что мне было плохо, ее не касалось. Я даже не смела ей пожаловаться. Екатерина Ивановна — как яркая бабочка — залетала, порхала крылышками и улетала. Какое там выслушать! Лишней секунды подле меня не просидит! Это даже выглядело глупо — проделать такой длинный путь из Новокузнецка до станции Бочаты, там только на электричке два часа, и уделить мне считанные минуты.
Каждый раз словно снимался один и тот же эпизод кинофильма: мать подхватывала меня под руки и держала как куклу и, не обращая ни малейшего внимания на мои неловкие телодвижения и отчаянные попытки поговорить с ней, болтала с сотрудницами детдома. А если я жаловалась, что устала так стоять, сразу же сажала в коляску, не выслушивая моих объяснений и не пытаясь перехватить меня поудобнее.
Мне была совершенно непонятна материна симпатия к садистке Анне Степановне Лившиной. Понятно, что она не рассказывала матери, как унижает меня, но я-то пыталась пожаловаться на нее. Впоследствии выяснилось, что сотрудницы рассказали Екатерине Ивановне о лившинских злобных выпадах в адрес ее дочери Томы Черемновой, но мать выслушала безо всякого интереса. В отличие от других родственников, она не приставала к персоналу с расспросами о жизни и здоровье дочери, ей было все равно. А меня разрывала обида, боль и ревность ко всем, кому моя мама уделяла внимание в ущерб мне.
После долгих уговоров мама согласилась привезти ко мне в гости младшую сестренку Ольгу. Приехали втроем — мать, ее младшая сестра Валентина и четырехлетняя Ольга. Я ужасно соскучилась по своей маленькой сестренке — ведь она была частичкой моей счастливой домашней жизни.
В день, когда они приехали, да еще с намерением остаться на ночь, я радостно визжала от избытка чувств, а когда в палату заходили няни или воспитатели, хвасталась — это моя сестренка Олечка!
Ольга непонимающе таращила глаза, она и на меня-то непонимающе смотрела, маленькая еще, все забыла.
Ближе к вечеру всех разогнали по койкам, а в ночь как раз заступила на дежурство Анна Степановна Лившина. И мать побежала с ней посплетничать и показать свою младшенькую. Тетя Валя тоже устремилась за ними. Ребятня стала уже засыпать, когда они вернулись в палату. Мать держала Ольгу на руках, прижимала к себе, целовала и приговаривала, намеренно картавя:
— Ты моя холесая! Ты моя сладенькая девочка!
Я выпучила глаза от удивления — никогда не видела мать такой. По крайней мере, меня она так никогда не ласкала.
— Кать, ты с малышкой ложись на свободную кровать, а Валя ляжет с Томкой, — распорядилась Анна Степановна, зашедшая в палату.
— Нет, мама ляжет со мной! — храбро воскликнула я.
— Не ори, ребятишек всех поднимешь на ноги! — рявкнула Лившина.
— Мама ляжет со мной, — повторила я звенящим от страха голосом.
— Тома, когда Ольга заснет, я к тебе приду. Мама придет к тебе, Томочка! — стали наперебой уговаривать меня мать и тетка.
Но я, что называется, «уперлась рогом», дивясь собственной смелости, а потом мы с Ольгой заревели дуэтом и, действительно, подняли всех на уши. Я чувствовала свою правоту, ведь Ольга жила с матерью дома, а я тут. К тому же мать спровоцировала меня на этот крик, тетешкая Ольгу при мне.
