«Я много проскакал, но не оседлан». Тридцать часов с Евгением Примаковым - Завада Марина Романовна

Находясь в Монголии, Александр Николаевич пригрозил Генеральному секретарю, что подаст в отставку из-за появившегося реакционного материала. Вокруг Яковлева сгруппировались те, кто считал безобразием публикацию Андреевой. Несомненно, в той ситуации Яковлев проявил себя борцом, сыграл весьма положительную роль.

Александр Николаевич масштабная фигура. Но — не простая. Многоэтажная. Нас связывали очень хорошие отношения. Я всегда буду ему благодарен за то, что настоял на моем назначении директором ИМЭМО — на покидаемое им место.

— Постепенный отход Горбачева от Яковлева не был вызван тем, что Александр Николаевич подталкивал его к более радикальным шагам, чем те, на которые Горбачев оказался готов?

— Видимо, Горбачев считал, что Яковлев становится «одиозной фигурой», и опасался, что в партии, где преобладающее большинство являлось противниками Александра Николаевича, близость к нему поставят в минус Генеральному секретарю. Между тем — мы это обсуждали — раздели Горбачев КПСС, масса членов партии осознанно пошла бы за ним.

— А остальных взял бы под свое крыло Лигачев?

— Сомневаюсь. Честность Лигачева проявилась в том еще, что он не стал формальным лидером никакого направления.

— Не хотел быть альтернативой Горбачеву и Яковлеву?

— Не хотел быть альтернативой Горбачеву.

— Насколько болезненно Александр Николаевич воспринял отход Горбачева?

— Как я могу судить об этом? Я не был свидетелем их разговоров. Просто видел: происходит отдаление. Но, догадываюсь, Александр Николаевич переживал. Он отличался ранимостью. Обостренно реагировал, когда против него организовали грязную кампанию. Ведь Яковлев фронтовик, потерял на войне ногу, получил орден Боевого Красного Знамени. А болтали, что все это «липа», фальсификация. Умеют у нас опачкать… Чего стоит запущенная деза, будто Яковлев — агент американского влияния! Здоровья Александру Николаевичу это точно не прибавило. Многие же поверили слухам, шептались у него за спиной.

Позже, когда я пришел в разведку, заместитель генерального прокурора, главный военный прокурор страны направил мне запрос: прошу сообщить в письменной форме, есть ли у вас материалы, подтверждающие, что А. Н. Яковлев — агент влияния. Я обратился во все управления СВР, которые могли иметь какие-либо данные на этот счет. Все мне ответили: нет ничего. Я так и написал в генпрокуратуру.

— Но кому понадобилась эта убивающая клевета?

— Ее автором был председатель КГБ Владимир Александрович Крючков. Примечательно, что он — яковлевский выдвиженец. Одно время они так тесно сошлись, что каждую неделю вместе ходили в баню ПГУ, ныне — СВР. В «лесу» замечательная баня. Яковлев с Крючковым парились, потом плавали в бассейне. Воду для Крючкова специально подогревали до тридцати градусов. Именно Александр Николаевич уговорил Горбачева заменить тогдашнего председателя Комитета госбезопасности Виктора Михайловича Чебрикова на руководившего разведкой Крючкова.

— Неужели связывала такая дружба?

— Дружили. Очень дружили. Все об этом знали. И вот — оказались по разные стороны баррикад. Еще до путча… Крючков распространил версию, будто Александр Николаевич, в конце пятидесятых стажируясь в Колумбийском университете в Нью-Йорке, попал в поле зрения американских спецслужб. Яковлев в США учился вместе с Олегом Калугиным, впоследствии ставшим генералом КГБ и очень заметной фигурой. Крючков враждовал с ним не на жизнь, а на смерть. Он опасался близости Калугина с Александром Николаевичем, который, в конце концов, мог поддаться влиянию студенческого товарища. Крючкову было выгодно очернить Яковлева, утверждая, что тот вместе с Калугиным завербован. Как крайне небесхитростный человек Крючков затеял свою игру. Нанес упреждающий удар.

— Яковлев до последних дней не мог смириться с этой низостью. Столкнуться с таким коварством!

— Вы ссылались на определение двадцатого века, как «века Иуды». Так в судьбе Александра Яковлева это была не первая драма. Вы же знаете, за что его на десять лет отправили из Москвы послом в Канаду…

— Да, за публикацию в «Литературной газете» статьи «Против антиисторизма», где Яковлев критиковал шовинизм, национализм. На дворе стоял 1972 год, и по тем далеко откатившимся от «оттепели» временам Александр Николаевич проявил неслыханную смелость.

— Предлагаю чуть снизить градус. Понятно, что прогрессивная позиция крупного партийного работника (а Яковлев был исполняющим обязанности заведующего отделом пропаганды ЦК КПСС) заслуживает уважения. Но кто санкционировал статью, вам известно? Говорили, второй человек в партии — Михаил Андреевич Суслов.

— Да вы что!

— Вот да. Так что не стоит одномерно оценивать события. Когда на Политбюро несколько человек осуждали статью, зная заранее мнение Генерального секретаря, Суслов не вступил в дискуссию.

— На Яковлеве сильно сказалась история с отстранением от партийной работы?

— Конечно. (Смеется.) Ведь в Канаде произошла его встреча с Горбачевым, в конечном счете вознесшая Александра Николаевича на вершину власти. В 1983 году Горбачев был секретарем ЦК по сельскому хозяйству. Посол в Канаде произвел на него большое впечатление. Он проявил себя эрудитом, знатоком страны, возил Михаила Сергеевича на фермы, показал, как функционирует аграрный сектор. Приехав в Москву, Горбачев настоял на возвращении Яковлева в СССР. Тот стал директором ИМЭМО, а с началом перестройки — ее «архитектором», «отцом гласности».

— Что же вы не рассказываете, как в 1999 году, когда в ходе избирательной кампании в Думу вас «мочило»

ОРТ, Яковлев, бывший почетным председателем Совета директоров Общественного российского телевидения, не вступился за вас? Один из нас работал на телевидении и знает, что, не одобряя предвыборную вакханалию, Александр Николаевич, в общем, не устраивал демаршей.

— Не хочу углубляться в эту тему. Но раз вы меня в нее втягиваете, скажу: он ничего не мог поделать. При этом, в отличие от другого, по-настоящему влиятельного на ОРТ человека, который, являясь моим другом, даже не счел нужным объясниться, Яковлев сказал мне, правда, много позже, что ему уже было не по силам бороться с административным ресурсом. У меня нет к Александру Николаевичу претензий.

— А к Шеварднадзе, еще одному «прорабу перестройки»? Не в связи с выборами, понятно. Эдуард Амвросиевич к тому времени давно вернулся в Грузию. Ваши отношения не были гладкими?

— А как могут гладкими отношения с министром иностранных дел, который, когда я в 1990 году, будучи членом Президентского совета, по поручению Горбачева летал на Ближний Восток и встречался с Саддамом Хусейном, прислал мне с Генеральной Ассамблеи ООН в Нью-Йорке шифротелеграмму, где назвал контакты с Хусейном в сложившихся условиях «аморальными»! Я тоже шифротелеграммой ответил: аморально не контактировать с Саддамом Хусейном, поскольку необходимо обеспечить возвращение на родину трех тысяч советских граждан и постараться убедить президента Ирака в полной бесперспективности отказа подчиниться требованиям Совета Безопасности ООН. Это было мое первое столкновение с Шеварднадзе.

Выпустив пар, я успокоился и меньше всего предполагал, что Эдуард Амвросиевич затаил раздражение. В преддверии моего прилета в Вашингтон (Горбачев направил меня проинформировать Джорджа Буша о результатах поездки в Багдад) Шеварднадзе развернул в Штатах кампанию по моей дискредитации. Узнал я об этом позднее — из книги Майкла Бешлосса и Строуба Тэлбота «На самом высоком уровне». Оказывается, помощник Шеварднадзе Сергей Тарасенко, ссылаясь на своего шефа, заявил высокопоставленному сотруднику госдепартамента: «Примаков направляется в США с предложением, на которое не следует обращать внимание». Американские авторы (а Тэлбот был одним из руководителей Госдепа) расценили этот демарш как нечто невиданное в дипломатических отношениях.

— Собственно, что так разъярило Шеварднадзе?