Война и революция в России. Мемуары командующего Западным фронтом. 1914-1917 - Гурко Владимир Иосифович
Услышав как будто совсем рядом от себя винтовочные выстрелы – по ночам звуки разносятся очень далеко, – я немедленно приказал кавалеристам спешиться и цепью прочесать селение, если возможно, не поднимая стрельбы. Цепочка солдат двинулась вперед, и скоро я уже мог подъехать к месту, где прогремел залп. Посреди дороги лежало тело эскадронного командира Шевцова. В нескольких шагах от него стояла загораживающая проезд большая крестьянская телега, от которой тянулись через улицу проволоки, которыми она была прикручена к стоявшим по обочинам дороги деревьям. Было ясно, что баррикада, подготовленная маленьким кавалерийским отрядом неприятеля, предназначалась для нашей встречи. Солдаты, ехавшие вслед за офицерами попавшего в засаду эскадрона, рассказали, что сразу же после залпа они слышали стук копыт идущих галопом лошадей.
В этот момент мне доложили, что найден конь генерала Львова, но самого генерала никто не видел. Вначале я подумал, что во время неразберихи, последовавшей за залпом, его захватили в плен, возможно – раненым, либо сидевшие в засаде германцы, либо местные жители, которые могли запереть его где-нибудь в поселке. Поэтому я решил обыскать селение, как бы трудно ни было выполнить это в темноте и невзирая на неизбежную в таком случае задержку. Однако раньше, чем казаки и уланы успели прочесать все дома, передо мной собственной персоной явился генерал Львов. Он объяснил, что, свалившись с коня, предпочел спрятаться. В конце концов, услышав голоса и стук колес артиллерии, он решил выбраться из своего укрытия.
Я приказал дивизии продолжать движение. Дальше мы приблизительно до полудня ехали без особых происшествий, не встретив в окрестностях и следа германских частей. Я решил, что мы находимся уже вне пределов досягаемости неприятеля. Понимая, что люди за последние тридцать шесть часов проделали более ста километров – не говоря уже о столкновениях с неприятелем, – я приказал всей дивизии стать на бивак, чтобы солдаты могли поесть и отдохнуть, и даже разрешил расседлать коней. Фортуна еще раз стала на нашу сторону, поскольку раньше, чем этот приказ был исполнен, ко мне сначала подъехал с донесением унтер-офицер, а затем корнет Тютчев лично доложил мне, что с расположенного неподалеку небольшого холма видна спешно приближающаяся цепь германской пехоты численностью до полка. Неприятель подошел уже так близко, что его отчетливо видно невооруженным глазом. Цепь приближалась, двигалась в направлении с юга на север, из чего можно было заключить, что германцы ожидали моего возвращения на том самом маршруте, по которому я проник в их расположение. Теперь они совершали фланговый маневр с намерением либо отрезать мне путь к отступлению, либо атаковать во фланг.
Крайнее утомление моих полков, а главное – конского состава артиллерии делало невозможным принять бой. Если бы нам пришлось выбрать артиллерийскую позицию на вспаханном поле, орудийным упряжкам не достало бы сил вытягивать пушки. Даже при движении по дороге с твердым покрытием ездовым приходилось впрягать запасных лошадей, давая отдых самым утомленным. Солдаты сходили с коней и гнали их перед собой, как стадо скота – настолько они были измучены.
Я приказал колонне двигаться в северо-восточном направлении, чтобы избежать столкновения с неприятелем, намного более сильным, чем в тот момент были мы, и стараться вступить в непосредственный контакт с нашими войсками. Несмотря на это, гусарский полк, составлявший наш арьергард, подвергся сильному ружейному и артиллерийскому обстрелу. Я был вынужден оставить голову колонны на одного из бригадных командиров и поехал в арьергард, которым руководил командир гусар полковник Гротен [37].
Впоследствии мы узнали, что наши главные силы 31 августа отошли в восточном направлении; именно поэтому мы встретили в этом районе германцев. После того как я занял место в арьергарде колонны, мои передовые части обнаружили еще одну неприятельскую цепь, состоявшую из пехоты и кавалерии. Я как раз собирался отдать приказ готовиться к бою, чтобы победа далась врагу дорогой ценой, когда начался проливной дождь, совершенно скрывший нас от противника. К тому времени, когда дождь перестал, мы уже миновали небольшой лесок, который заслонил нас от наблюдения и обстрела неприятеля. Полтора или два часа спустя мы вышли к передовым заставам наших главных сил и только тогда по-настоящему осознали, что нам удалось выбраться с вражеской территории, сделав все возможное для выполнения данного нам приказа.
Несколько дней спустя я узнал, что на рассвете 17-го (30-го) числа в деревню, откуда мы начали свой рейд к Алленштейну и где оставалась часть наших повозок с боеприпасами, прибыл приказ генерала Жилинского, отменяющий полученные нами предписания. Этот приказ отправили мне вдогонку, но, разумеется, при свете дня небольшой разъезд, который вез пакет, не смог пробраться через германскую передовую линию. Другая кавалерийская дивизия успела получить этот приказ и не двинулась с места. Получается, что нам удалось совершить этот «прорыв» и вернуться целыми только благодаря исключительной удаче.
Было бы интересно выяснить, и, возможно, будущее даст ответ на этот вопрос, каким образом германцы объяснили для себя присутствие в своем глубоком тылу крупного вражеского соединения с артиллерией.
Позднее стало известно, что во время нашего рейда в Алленштейне находился штаб одной из германских армий. Должен признать, что сожалею о своем отказе разрешить нашей батарее выпустить по городу несколько снарядов. Это стало бы первым за войну случаем, когда штаб-квартира одной из германских армий подверглась прямому обстрелу полевой артиллерии.
Глава 7 ТАННЕНБЕРГСКОЕ СРАЖЕНИЕ
Как я уже указывал, генерал Ренненкампф решил вторгнуться в Восточную Пруссию, не дожидаясь окончания организации своего тыла. К принятию этого решения его побуждали, во-первых, желание захватить инициативу, а во-вторых – стремление воспользоваться преимуществом, возникшим благодаря малочисленности сосредоточенных на границе Восточной Пруссии германских войск. Таким путем он надеялся опрокинуть все расчеты неприятеля.
В то время генерал Самсонов, завершив сосредоточение армии, стоял на восточно-прусской границе и продолжал заниматься организацией своего тыла, одновременно выдвигая вперед на германскую территорию свою кавалерию, подкрепленную незначительными пехотными частями. Нет никаких сомнений в том, что при условии согласованных действий Ренненкампфа и Самсонова их войска добились бы крупного успеха. Тем не менее очень трудно сказать, возможно ли было предпринять подобное объединенное наступление в самом начале войны. У германцев имелись все сведения о нашем театре военных действий вблизи от Восточной Пруссии; им были отлично известны все трудности, с которыми мы столкнемся в первые дни кампании при выдвижении вперед наступательных средств; именно поэтому они и не ожидали нашего наступления. Возможно, что в первую неделю кампании движение вперед таких крупных сил, как 1-я и 2-я армии, оказалось бы делом чрезвычайно трудным.
Ясно только одно. Если бы это наступление было отменено, германцам не пришлось бы проводить перегруппировку своих армий или передислоцировать войска из Франции в Восточную Пруссию. Кроме того, им не было бы нужды выделять для Восточного фронта такое значительное количество боеприпасов и артиллерии. Оба этих фактора ослабили положение германских войск в сражении на Марне, которое стало поворотным пунктом в ходе их операций на территории Франции. Битва на Марне была проиграна германцами из-за отсутствия у них свежих резервов и нехватки артиллерии и боеприпасов. При этом не следует забывать, что бои в Восточной Пруссии не только поглотили большое количество снарядов, но и вынудили германцев увеличить там местные резервы боеприпасов за счет центральных запасов.
Вторжение генерала Ренненкампфа в Восточную Пруссию, начавшееся в первых числах августа, в течение примерно десяти дней развивалось победоносно, после чего по естественным причинам застопорилось. Даже в том случае, если бы весь транспорт и тыловые учреждения Ренненкампфа находились в полной готовности, приостановить движение все равно было бы необходимо, так как большая часть его сил очень далеко удалилась от железнодорожной базы, а снабжение гужевым транспортом стало почти невозможным. Восточно-прусские железные дороги было необходимо перешивать на широкую русскую колею, а эта работа была пока отложена, поскольку саперы еще не успели подготовить для этого рабочие команды. Германцы отвели почти весь свой подвижной состав в тыл. Из захваченных паровозов и вагонов нам удалось составить всего несколько поездов; особенно мешала нехватка локомотивов. Мы ожидали прибытия подвижного состава из Варшавы, где движение почти совершенно прекратилось. Единственной русской дорогой, рассчитанной на узкую европейскую колею, была Варшавско – Венская линия с ответвлением на Александрову [38].
