Лев Гомолицкий - Сочинения русского периода. Прозаические произведения. Литературно-критические статьи. «Арион». Том III
23. Если же злодейство людей возмутит тебя негодованием и скорбью уже неборимою, даже до желания отмщения злодеям, то более всего страшись сего чувства; тотчас же иди и ищи себе мук так, как бы сам был виновен в сем злодействе людей. Прими сии муки и вытерпи, и утолится сердце твое и поймешь, что и сам виновен, ибо мог светить злодеям даже как единый безгрешный и не светил. Если бы светил, то светом своим озарил бы и другим путь, и тот, который совершил злодейство, может быть, не совершил бы его при свете твоем{55}.
24. Страдания – единственная причина сознания{56}.
25. Птички Божии, птички радостные, простите и вы меня, потому что перед вами и согрешил. Была такая Божия слава кругом меня: птички, деревья, луга, небеса, один я жил в позоре, один всё обесчестил, а красы и славы не приметил вовсе{57}.
26. Всё как океан, всё течет и соприкасается, в одном месте тронешь, а в другом конце мира отдается. Пусть безумие у птичек прощения просит, но ведь и птичкам было бы легче, и ребенку, и всякому животному около тебя, если бы ты сам был благолепнее, чем ты есть теперь, хоть на одну каплю, да был бы. Всё как океан, говорю вам. Тогда и птичкам стал бы молиться, всецело любовью мучимый, как бы в восторге каком, и молить, чтобы и они грех твой отпустили тебе. Восторгом же сим дорожи, как бы он ни казался людям бессмысленным{58}.
5. Суд
27. Помни особенно, что не можешь ничьим судьею быти. Ибо не может быть на земле судья преступника, прежде чем сам судья не познает, что и он такой же точно преступник, как и стоящий перед ним, и что он-то за преступление стоящего перед ним, может, прежде всех и виноват. Когда же постигнет сие, то возможет стать и судьею. Как ни безумно на вид, но правда сие, ибо был бы я сам праведен, может, и преступника, стоящего предо мною, не было бы. Если возможешь принять на себя преступление стоящего пред тобою и судимого сердцем твоим преступника, то немедленно приими и пострадай за него сам, его же без укора отпусти. И даже если б и самый закон поставил тебя его судиею, то сколь лишь возможно будет тебе, сотвори и тогда в духе сам, ибо уйдет и осудит себя сам еще горче суда твоего. Если же отойдет с целованием твоим бесчувственный и смеясь над тобою же, то не соблазняйся и сим: значит, срок его еще не пришел, но придет в свое время; а не придет, всё равно: не он, так другой за него познает и пострадает, и осудит, и обвинит себя сам, и правда будет восполнена. Верь сему, несомненно верь, ибо в сем самом и лежит всё упование и вся вера святых{59}.
28. Настоящая кара, единственно действительная, единственно устрашающая и умиротворяющая, в сознании собственной совести{60}.
6. Служение
29. Самый великий подвиг человека – ограничиваться положением второго лица в жизни{61}.
30. За людьми сплошь надо присматривать, как за детьми, а за иными как за больными в больницах{62}.
31. Делай неустанно. Если вспомнишь в нощи, отходя ко сну: «я не исполнил, что надо было», то немедленно встань и исполни{63}.
32. И даже если ты и светел, но увидишь, что не спасаются люди даже при свете твоем, то пребудь тверд и не усомнись в силе света небесного, верь тому, что если теперь не спаслись, то потом спасутся. А не спасутся и потом, то сыны их спасутся, ибо не умрет свет твой, хотя бы и ты уже умер. Праведник отходит, а свет его остается. Спасаются же и всегда по смерти спасающего. Не принимает род людской пророков своих и избивает их, но любят дети мучеников своих и чтят тех, коих замучили. Ты же для целого работаешь, для грядущего делаешь{64}.
33. Если кругом тебя люди злобные и бесчувственные и не захотят тебя слушать, то пади перед ними и у них прощения проси, ибо воистину и ты в том виноват, что не хотят тебя слушать. А если уже не сможешь говорить с озлобленными, то служи им молча и в унижении, никогда не теряя надежды. Если же все оставят тебя и уже изгонят тебя силой, то, оставшись один, пади на землю и целуй ее, омочи ее слезами твоими, и даст плод от слез твоих земля, хотя бы и не видал и не слыхал тебя никто в уединении твоем. Верь до конца, хотя бы и случилось так, что все бы на свете совратились, а ты лишь единый верен остался; принеси и тогда жертву и восхвали Бога ты, единый оставшийся. А если вас таких двое соберутся, – то вы уже и весь мир, мир живой любви, обнимите друг друга в умилении и восхвалите Господа: ибо хотя и в вас двоих, но восполнилась правда Его{65}.
31. Награды же никогда не ищи, ибо и без того уже велика тебе награда на сей земле: духовная радость твоя, которую лишь праведный обретает. Не бойся ни знатных, ни сильных, но будь премудр и всегда благодарен. Знай меру, знай сроки, научись сему{66}.
35. В уединении же оставаясь, молись. Люби повергаться на землю и лобызать ее. Землю целуй и неуставно, ненасытно люби, всех люби, ищи восторга и исступления сего. Омочи землю слезами радости твоея и люби слезы твои. Исступления же сего не стыдись, дорожи им, ибо есть дар Божий, великий, да и не многим дается, а избранным{67}.
Москва (Чикаго), 1931, № 11 (21), январь. Памяти Ф. М. Достоевского, стр. 14–17.
Голос младшего поколения. Разговор с Сян-Кюном
1
На знаменательном последнем заседании Литературного Содружества Д. В. Философов в своем вступительном слове сказал:
– Мы должны быть для второго и третьего поколения «Фрейдами»… К Фрейду приходят с тем, что мучает, с самым тайным, с тем, что в «утробе». И Фрейд поймет. Такими Фрейдами должны быть мы, чтобы второе и третье поколение не боялись, не отмежевывались в почтительном «Ваше превосходительство», но и не отмахивались пренебрежительно от «старых колпаков».
А. М. Хирьяков подтвердил эту часть вступительного слова Д. В. Философова, рассказав калмыцкую легенду об идеальном духовном человеке Сян-Кюне{68}. К Сян-Кюну можно прийти со всеми своими недоумениями, со всею тяжестью своих грехов и сомнений, и он всё исцелит, всё разрешит и даст умиротворение. И вот, младшие поколения должны искать среди старшего таких Сян-Кюнов, чтобы в исповеди им найти исцеление своей измученной и заблудшей души.
И, наконец, почетный гость и председатель заседания П. Б. Струве в заключительной резюмирующей речи говорил о том, о чем он не устает говорить уже много лет, – о единении; о том, что всё мешающее единению должно быть устранено. Другими словами, и старшее и младшее поколения должны столковаться, найти общий язык.
Три представителя первого поколения подошли с трех сторон к одному и тому же:
– Мы должны прийти с помощью к младшему поколению.
– Вы, младшее поколение, должны искать в нас опору.
– Мы все, и старшее и младшее поколения, должны найти путь к пониманию друг друга.
Знаменательно, что во всех трех подходах звучит один и тот же глагол – должны.
Фрейд взглянул в наши души своим пытливым взором; Сян-Кюн зовет нас на исповедь, и мы не можем не прийти на нее, потому что, с одной стороны, сознаем, вместе со старшим поколением, всю важность сближения, а с другой – этот внимательный взор Фрейда и призыв Сян-Кюна задевают в нас самые интимные струны. Ведь до сих пор мы были предоставлены самим себе. Где-то в неизвестности мы прозябали, не зная своей судьбы и только смутно сознавая, что и нам не может не принадлежать какая-то роль в истории нашей потерянной родины.
Словом, сердце второго и третьего поколения подкуплено и раскрылось до своих самых тайных глубин. Ничего не боясь, мы готовы исповедоваться.
Пусть же «Фрейд поймет», а Сян-Кюн до конца сохранит свое мудрое и великодушное величие и не испугается нашей давно наболевшей и смятенной исповеди.
2
Я не публицист – я только «представитель третьего поколения», и потому я выбираю не кабинет Фрейда, а свободную исповедь Сян-Кюна, и мой разговор со старшим поколением будет носить исключительно лирический, интимный характер. Всю его формальную часть я оставлю другим, кто отдаст себя фрейдовскому исследованию добросовестного пациента.
По той же причине и моя исповедь перед Сян-Кюном представляется мне в обстановке несколько торжественной и окрашенной мистицизмом.
Я вижу себя стоящим посреди пустого ночного поля, замолкшего накануне битвы чутким зловещим молчанием. Завтра здесь будет дано решительное последнее сражение, от которого зависит судьба моей родины, судьба всего моего народа. И вот, я, простой незаметный солдат, в груди которого, «словно молоты громовые или воды гневных морей», мерно бьется «золотое сердце России»{69}, от волнения, от мыслей и переживаний, овладевших мной, бессонно брожу, останавливаясь и рассуждая с собою, по этому умолкшему в жутком предчувствии полю.
Так некогда бродил воин Арджуна, чья бессонная ночь накануне сражения вдохновенно описана в Божественной Песне{70} Махабхараты.
