Алексей Мясников - Московские тюрьмы
Презумпция (предположение) виновности сводит на нет абсолютную роль закона в правосудии. Судьба подследственного определяется не столько законом, сколько «внутренним убеждением» следователя и судьи. Я видел приговоры, где прямо указано, что суд выносит решение, «руководствуясь внутренним убеждением». Зачем трудиться искать доказательства? Если есть «внутреннее убеждение», доказательства всегда найдутся. Формируется установка на вседозволенность, на допустимость «доказательств» с потолка, на махинации с документами, свидетелями, на фабрикование дел, где законным процедурам отводится роль внешнего оформления «внутреннего убеждения» следователя и судьи. Официальное оправдание огульного произвола в так называемом правосудии. Превышение власти, подлог, должностные злоупотребления — эти преступления становятся нормой следственной практики, систематически совершаются на глазах тех, кого обвиняют в преступлении. Странная картина: юристы осуждают людей, вина которых не доказана, преступники лишают свободы по сути дела невинных. Обычная картина, когда руководствуются не законом, а «внутренним убеждением», не презумпцией невиновности, а презумпцией виновности.
Все малолетки в голос рассказывают, как выбивали у них показания в КПЗ и кабинетах следователей. Палки в ящиках письменного стола. Палка — столь же необходимый атрибут следователя, как и ручка, которой затем пишется протокол допроса. Работник умственного труда, палач-интеллигент. Будь у следователей своя эмблема, — точнее всего перо и палка, как щит и меч у КГБ. Палкой, символизирующей избиения, обман, махинации, добиваются показания, пером — записываются — вот и вся работа следователя. Советскому следователю не нужно быть Шерлоком Холмсом, презумпция виновности делает излишним искусство розыска — зачем, когда под палкой сами во всем признаются. Была бы охота, он и сейчас добудет сколько угодно признаний «троцкистских агентов» и «немецких шпионов». Малолеток, мелкоту на допросах бьют сплошь и рядом. Эти не поднаторели в жалобах, с ними все сходит с рук. Кто постарше и способен написать жалобу — с теми поосторожней. Все-таки жалоба — лишние хлопоты, не известно к кому попадет, вдруг дадут ход — может быть выговор. Тут многое зависит от взаимоотношений внутри администрации. Но если есть уверенность, что останется без последствий, если по науськиванию самого начальства, то бьют невзирая.
Техника выколачивания показаний хорошо отработана. За примером далеко не надо ходить. В центре Москвы, на Петровке, говорят есть специальная камера пыток, есть снаряды, на которые подвешивают за руки и на весу выдалбливают печень, почки так, что после этого мочатся кровью. Стараются бить без следов. Очень удобно: и больно, и нет синяков. Эффект потрясающий. Я встречал несколько воров-домушников, которые попадались на одной квартире, а после соответствующей обработки брали на себя с десяток нераскрытых краж. Пытка — самый удобный способ избавиться от залежалых дел. Какой начальник осудит? Наоборот. Пытку он не «заметит», за закрытое дело отблагодарит. Бьют по голове, но стараются без шишек и ссадин: через подставленную руку, например, через подушку — человек дуреет, расслабляется, его тошнит — как раз то, что нужно для содержательного допроса. Лучше всего бить в перчатках — они не оставляют следов. У нас на зоне все знали: если начальник оперчасти майор Рахимов полез при тебе в сейф, значит, за перчатками. Помахивал он как-то перед моим носом добротной плетью желтой кожи. Вроде шутя, но ведь не всегда же у него шутливое настроение, может и с женой поругаться. — как он в следующий раз распорядится плетью, ведь для чего-то лежит она на его столе, а коня у него не было, я это точно знаю.
Впрочем, зона — особая тема, об этом потом. К тому же зэки все-таки люди осужденные. Сейчас пока речь идет об издевательствах над невинными по существу людьми, ибо по Конституции никто не может быть признан виновным в преступлении иначе, как только по решению суда. На каком же тогда основании морят в КПЗ и следственных камерах, бьют и пытают в следовательских кабинетах до суда, преимущественно до суда, т. к. это делается главным образом с целью выколотить нужные показания. Что дает следователям такое право? Презумпция виновности. Это их право нигде не записано, но оно им дано, оно практически существует. Не окажется под рукою перчаток или дыбы, чтобы аккуратно подвесить, обойдутся и без. Невелика беда, если разгорячится мент, и распинает разобьет тебя в кровь, до переломов, до потери сознания. Спишется на презумпцию виновности. Напомню Назара. По пустяку несколько милиционеров распинали его всмятку по яйцам, полумертвого бросили в КПЗ, месяц провалялся в больнице. И что ж? Его осудили за нападение на представителя власти. И в качестве пострадавшего и свидетелей выступили на суде те, кто калечили его сапожищами в пах. Чем руководствовался суд при вынесении приговора? Законом? Доказательствами? Рассмотрением «всесторонним и объективным»? Тогда бы приговорили ментов. Но приговорили Назара, ибо руководствовались презумпцией виновности и, конечно, «внутренним убеждением» судьи.
Не знаю, шутя или серьезно Леонард сказал, что авторское право на тему «презумпции виновности» он оставляет за собой. Надеюсь, он мне простит невольное вторжение в эту тему. Невозможно касаться следственной практики и нашего правосудия, чтоб не сказать о краеугольном камне, на котором зиждется юридический произвол. Мои заметки не претендуют на серьезный анализ практики презумпции виновности, какого она несомненно заслуживает. Право на этот анализ, как и договорились, по-прежнему остается за Леонардом.
Спрашивал его: «Что дальше? Будет ли существовать их психиатрическая Комиссия?» Отвечает с грустной улыбкой, что Комиссии уже нет, все участники пересажены и новые жертвы не нужны — Комиссия сделала свое дело. Надо браться за что-то другое.
— За презумпцию?
— Не знаю, срок только начался — будет время подумать.
— А что, если заняться совершенно невинным делом?
Идея состояла в том, чтобы посмотреть, как совершается превращение действующего законодательства в свою противоположность, за счет какого нормативного механизма благополучно сосуществуют в теории, например, презумпция невиновности, а на практике — презумпция виновности? Поясню, о чем шел разговор. Необходимо исследовать всю систему законов и нормативных актов на их непротиворечивость друг другу и Конституции. Это позволило бы с большей эффективностью добиваться от властей выполнения принятых ими основных законоположений. Чтобы не было юридического оправдания перевертышам вроде той же презумпции, когда различные подзаконные акты, инструкции бюрократической пирамиды от ступеньки к ступеньке превращают закон в свою противоположность. Вполне очевидно, что госаппарат руководствуется не столько законом, сколько внутриведомственными инструкциями и положениями, часто с грифом «для служебного пользования» и нередко противоречащим гласным законам. Надо вскрыть эти противоречия, изучить трансформацию закона на всех ступенях бюрократической лестницы и добиваться отмены тех ведомственных постановлений, которые искажают закон. Весь законодательный механизм должен быть отлажен таким образом, чтобы нормативные акты, издаваемые для практического управления, строго укладывались в русло основного законодательства, Конституции. Конечно, само по себе это еще не гарантирует соблюдения законности, однако облегчает борьбу за ее соблюдение. Устранение произвола в нормативных актах — это тоже борьба с произволом, это необходимый шаг на пути к правовому управлению и эффективной правозащите. Дело нужное и безопасное — комар носа не подточит — можно заниматься вполне открыто. О подобных проблемах пресса пишет. Я привел Леонарду примеры из публикаций в центральной печати о ведомственных противозаконных постановлениях. А сколько беззакония в приказах, положениях, нормативном творчестве местных органов управления! Правда, печать не заходит дальше торговли, сферы обслуживания, почему скажем, бутылки у населения не принимают, но кто нам запретит взять шире и глубже? Последние годы я занимался этой темой в области трудового законодательства, применительно к трудовым ресурсам и знаю, что работы там непочатый край. Думаю продолжить. Но можно взять любой кодекс: Уголовный, Уголовно-процессуальный, Исправительно-трудовой, Гражданский, Административный — любой — и проследить, насколько он сам соответствует Конституции и насколько соответствуют ему нормативные акты, регулирующие отношения в данной области. Я специализируюсь в одной отрасли права, ты — в другой, тот — в третьей и т. д. Мы могли бы создать общественный институт правозащиты под защитой самого права, т. е. основного законодательства, Конституции. Актуально и легально. И никакого риска, должны спасибо сказать. Леонард добрый человек. Внимательно посмотрел на меня, подумал и вслух согласился: «Что-то в этом есть». Понятно, мало шансов в этом проекте, а будет ли толк и подавно сомнительно. Но ведь надо же что-то делать. Надо искать щели минимального риска, в которые покуда можно протиснуться для доброго дела, не слишком опасаясь того, что тебя за это снова посадят.
