Инга Мицова - История одной семьи (ХХ век. Болгария – Россия)
В 1968 году папа приехал в командировку в СССР вместе с моим братом Вовкой. Остановились у меня, в Черноголовке. Именно тогда происходили известные события в Чехословакии. Мы все были напряжены – ведь это непосредственно касалось нас, нашей жизни в Болгарии. А что, если все повернется вспять? Мне были безразличны все слова о самостоятельности и свободе – и когда объявили по радио, что наши танки вошли в Прагу, папа обнял Вовку, а я вздохнула облегченно. Мы были счастливы.
Те годы опять наполнены дружбой между отцом и сыном. Вовка, который всегда учился плохо (как папа говорил: «он не переходит из класса в класс, а переваливается»), вдруг изменился. Из папиных писем того времени:
…Прежде всего о Вове. Стажер-лекарь он ничего: интересуется, дежурит, почитывает, посещает хорошо. Я уже не смею называть его студентом, до того он важный. Однако на столе у него полно детских игрушек. Он с ними не играет, но любуется. Чудак!
…Вовин доклад прошел хорошо, даже очень (я присутствовал). На конференции присутствовало очень много специалистов, физиологов, фармакологов, старших научных сотрудников, доцентов, профессоров, академиков. Вот перед всей этой публикой Вова встал на трибуне, спокойно и толково докладывал 25 минут… На следующий день иностранные делегаты ходили к нему на кафедру и там долго разговаривали с ним. Конечно, он больше всего понравился русским и больше всего помощи получил от них… После доклада дома Вова был как одурманенный. Большое было напряжение.
…Вовина диссертация окончательно прошла через кафедру. Теперь он ее печатает, делает рисунки, бегает как угорелый. Да и часы учебные берет, чтобы подзаработать. Он тебя в субботу на воскресенье видел во сне мертвой и так плакал и был встревожен, забегал ко мне в воскресенье.
А что же я? Мои письма того времени заполнены подробными описаниями проделок сначала Сережи, потом Егорки. Сейчас, когда оглядываюсь на то время, мне стыдно. Кажется, все осуществилось, о чем я мечтала: попала в крупный научный центр, работаю в известном институте в Черноголовке, наши знакомые – из числа крупнейших физиков страны, у нас прекрасная квартира… Все мои мечтания и мольбы были осуществлены. Но я оказалась не готова к этому. Из письма к папе:
…Я твердо знаю, что мне надо изменить жизнь. Больше так – изо дня в день жить только следующим днем и ничего дальше не видеть – я не хочу. Я как-то подумала, что умирать, ничего не сделав и ничего не оставив после себя, очень страшно. Прожить бессмысленно жизнь – что может быть страшнее? Я хочу что-то делать, но не знаю, как подступиться. У меня нет таланта, у меня почти нет способностей и довольно ограниченный ум, у меня мало характера, и я совершенно не умею жить с людьми. Если бы я была детским врачом, я бы, может, нашла свое место – больших способностей тут не надо, надо только быть человеком. Для ученого нужен талант и много, много времени. А откуда взять это время? Ведь, кроме того, надо не потерять детей, следить за собой и заниматься домашними делами. Не знаю, как мне выйти из этого круга. Конечно, все не вытянуть, надо взять самое главное. А что это главное? Я хочу быть настоящей матерью для Сережи и Гешки, хочу, чтобы они росли настоящим людьми, знающими и умеющими. А это значит: надо отдавать каждый день по 3–4 часа. Я не знаю, как расширить свое рабочее время. И плохо то, что я устаю даже от ничегонеделания или делания бесполезных, бессмысленных вещей.
Часть 8. На пенсии
Путь, нами избранный, был нелегок, мы шли… Я дошел не до цели, а до того места, где дороги идут под гору, и невольно ищу твоей руки, чтобы вместе выйти, и пожать ее, и сказать, грустно улыбаясь: «Вот и все!»
А. И. ГерценПапа в отставке: генерал-майор, народный врач, профессор. – Организация юбилейных болгаро-советских сессий. – Книги. – Сценарий фильма. – Пироговские мероприятия и маршруты. – Открытие парка-музея Пирогова под Плевной. – Семья брата Володи. – Беда с мамой. – 1970-е годы: уход из жизни родственников в Советском Союзе и Болгарии.
«…В конце 1972-го я вышел в отставку, став генерал-майором болгарской армии, профессором и народным врачом. У меня было уже 150 научных работ и полсотни учеников – профессоров, доцентов, старших научных сотрудников, кандидатов и докторов наук».
Я так привыкла видеть папу всегда занятым делом, что в голову не приходит: как это он на пенсии? Как же он будет жить без работы?
– С ужасом думаю, – говорила мама, – что папу выведут на пенсию. Он ведь не может без работы. Его это погубит.
Папа тогда был еще крепким, стариком так и не стал, хотя спустя всего полгода ему должно было исполниться 70 лет. Он выходил по утрам в генеральской шинели или, чаще, в коричневом тяжелом драповом пальто, в коричневой же шляпе. Мама провожала его, стоя на балконе или глядя из окна своей комнаты. Он легко пересекал улицу, срезая угол, спешил на трамвай, подергивая в нетерпении или для придания решительности и бодрости, левым плечом.
– Ты знаешь, – говорила мама, – если папа что-то решил, то сделает. Не посмотрит ни на какие препятствия. Ему буду отказывать – он будет выходить в дверь и возвращаться через окно.
В голосе мамы чуть заметная гордость и удивление. «Как это неинтеллигентно», – думала я.
Начиналось время, наполненное огромной работой, ее размах, масштаб я смогла оценить только теперь, при сборе материалов для этой книги. Как же много сделал в это десятилетие мой отец!
Началось с организации юбилейной болгаро-советской научной сессии Болгарской академии наук и Академии наук СССР. Из письма маме:
8.10.72. Здравствуй, Вера! Все время мое ушло на подготовку и проведение юбилейной сессии. Я ее придумал, другие считали, что не выйдет (инертные ученые не придут, советские не пришлют видных ученых, не отпустят космонавта и т. д.). Одна Цола Драгойчева верила. Невозможно рассказывать о процессе подготовки и проведения сессии – это вроде ходить невооруженному ночью по вражеской территории. Такое чувство бывало у меня. Зато отдохнул, когда приехали все русские – деловые, умные и скромные люди, такие, какими я их знаю. Болгарские академики и профессора, физики, руководители Союза научных работников открыто признают, что не помнят такой сессии (Большой зал Академии наук был переполнен). Задавалось много вопросов (в аудитории не было фарша из студентов). Говорят, что я – «солнце, которое осветило СНР» (Союз научных работников. – И.М.), и пр. «Хариевцы» и «насковцы» не только не пришли, но и людей не пустили, вопреки тому, что были приглашены. Космонавт (Быковский. – И.М.) очень симпатичный парень, на мой взгляд – он не менее обаятельный, чем Юрий Гагарин. Академик С. Н. Вернов хорошо знает Жоржика. Жалеет его: «Брат в Киеве умер». Значит, знает.
