Юрий Оклянский - Оставшиеся в тени
«Получил ли ты «ДЦЦ» с твоим стихотворением о Ленине? Это прекрасно выглядит, не правда ли?» (24 февраля 1936 г.).
Общая линия успеха ободряет. И письма Маргарет Штеффин тех месяцев прямо-таки излучают деловую энергию. За поворотами иных событий только поспевай следить.
Конечно, все было бы идиллически просто, если бы реальная жизнь, да еще на том конкретном этапе нашей отечественной истории в середине 30-х годов, не была так сложна.
Но и в те полосы, когда на горизонте вроде бы сияло солнце, под ногами не всегда и не все было гладко. Идти было нелегко.
Препятствия возникали самые неожиданные, и сюрпризы выскакивали бесконечные. Даже если взять и то везучее в целом полугодие.
Подлинные ее солдатские качества, наверное, и проявлялись в том, что носа она не вешала, если только что налаженное вдруг ломалось, ползло, рушилось, а достигнутое оказывалось недостигнутым. И прежние цели отодвигались, как миражи. Всего снова надо было добиваться трудами, пядь за пядью.
Подручными средствами, насколько позволяли скромные ее возможности, с помощью советских друзей, вместе с ними, нередко лишь поздним числом оповещая Брехта, она крепила, строила, добивалась. На маленьком своем участке трудилась ради того, что пошло на пользу обеим литературам, обеим художественным культурам.
Вот факты только из одного письма от 24 февраля 1936 года.
Как нередко, речь в письме идет о многих предметах сразу. Достижений и неполадок по состоянию на данный момент «фифти-фифти», наполовину. Она сообщает:
«Трехгрошовый роман» скоро выходит по-немецки и по-русски.
«Издание пьес, которое делает Виланд (Герцфельде — владелец прогрессивного издательства «Малик» в Праге. — Ю. О.) одновременно с Издательством ин[остранных] раб[очих] на прошлой неделе пошло в печать…
«Круглоголовые» у Охлопкова. Стенич десять дней назад передал перевод…».
Однако имеются и огорчительные новости. По каким-то перестраховочным соображениям задерживается фильм о Швейке. «О причине мне ничего не известно, сегодня я написала Третьякову, пусть он проинформирует тебя об этом».
При авторских подготовках, пересылках или издательских прохождениях в Москве и Праге рукописного тома драматургии возникла путаница с экземплярами пьесы «Мероприятие». Так что неровен час — обнаружится, что в пражском готовом наборе этой пьесы не будет. «Сегодня я в третий раз написала Виланду… и просила его тотчас ответить тебе или мне».
Постановка «Круглоголовых» в московском театре, оказывается, как-то увязана с другими репертуарными планами и режиссерскими намерениями Н. Охлопкова, в частности, с его мечтой воплотить на сцене шекспировского «Отелло». Так что, судя по некоторым верным сведениям, недавно полученным ею, «Круглоголовых» в этом театре отложат в долгий ящик. Во всяком случае практически работать с пьесой в настоящий момент никто не собирается. «Я напишу также Охлопкову, если от Третьякова и Стенича, которым написала, не получу ответа».
Одним словом, идет живая жизнь, со своими противоречиями, страстями, со всеми ее непредсказуемостями. И такой «связной», такой «стрелочник», находящийся на скрещении двух культур, необходим. На своем посту стоит он не зря…
Итак, в СССР у нее есть прочные «опорные пункты», есть давние выверенные адреса, есть старые и новые все ширящиеся дружеские и деловые маршруты…
Только в Москве это — М. Е. Кольцов и Мария Остен, С. М. Третьяков, Бернгард Райх и Ася Лацис, Эрвин Пискатор и Международное объединение рабочих театров, Союз писателей СССР, его немецкая секция, М. Я. Аплетин, Иоганнес Бехер (союзник неполный), журнал «Интернациональная литература», издательство «Фегаар» и Гослитиздат, газета «Дойче Центральцайтунг»…
В Ленинграде таких «опорных баз» пока гораздо меньше. Это — В. О. Стенич, студия «Ленфильм»…
Но последнее время дороги все чаще приводят ее в город на Неве.
Немало способствовала этому их прошлогодняя поездка в Ленинград. Она вызвала широкий общественный интерес к Б. Брехту, да и подкрепила существующие и завязала новые личные отношения в здешней литературно-художественной среде.
Было это в конце мая 1935 года, когда уже завершилась декада революционного искусства в Москве.
С ленинградскими писателями, устроителями встречи, Брехт сразу почувствовал себя просто, по-свойски.
С ним разговаривали на хорошем, может быть, разве чуть отточенном немецком языке люди, знавшие толк в немецких делах, осведомленные в немецкой литературе, ценившие многие его собственные работы. Да и смотревшиеся, пожалуй, чуть больше европейцами, чем он сам, похожий, скорее, на питерского мастерового.
В остальном это были подходящие коллеги. Романист Константин Федин, один из руководителей ленинградских писателей. Валентин Стенич, переводчик, знакомый со слов Греты. Из земляков-эмигрантов был немецкий писатель Теодор Пливье.
В разговоре Федин помянул о том, как перед мировой войной, поехав учиться в Германию, был застигнут там ее неожиданным началом и на целых четыре года застрял в качестве гражданского пленного в маленьком саксонском городишке Циттау («Почти как вы сейчас в Дании!» — пошутил он). Потом — о частых своих поездках в Германию — в 1928, 1931 и 1932 годах — чуть не вплотную до самого прихода Гитлера к власти.
— Значит, мы одновременно сбежали оттуда? — с веселой иронией взглянул Брехт.
— Но мы еще туда вернемся! — отозвался Федин. — И тогда поговорим где-нибудь на Александерплатц, в Берлине… И посмотрим ваши пьесы, в вашем театре!
— Угу! — согласился Брехт.
(Так оно почти в действительности и вышло. Во всяком случае, встречаясь впоследствии еще не раз — и в Москве, и в Берлине, и на даче в Букове, и на спектаклях театра «Берлинер ансамбль», и однажды даже, в 1954 году, в Брюсселе, по дороге к стриженому королевскому парку, писатели вспоминали это первое знакомство в городе на Неве.)
Ленинградцы позаботились, чтобы были не только официальные встречи. Сверх того, они приняли Брехта еще и по-домашнему.
— Рабочих впечатлений, да и ударных инструментов вообще будет много… И надо под конец что-нибудь контрастное. Этакое чисто петербургское хлебосольство! — сказал Федин, когда они еще загодя, в своем кругу прикидывали, как лучше принять гостей. — Пускай хоть и домашний ужин при свечах. Чтобы помягчеть душой, помечтать, воспарить… Это тоже требуется… Материально Союз писателей войдет в долю. Нужен только устроитель, с фантазией…
— Я его переводчик. Мне вроде бы и бог велел? — нерешительно поднял два пальца Стенич.
