Николай Зенькович - Тайны ушедшего века. Лжесвидетельства. Фальсификации. Компромат
5–7 октября. У меня вновь состоялись разговоры с Брежневым и Подгорным. Они мне звонили, интересовались вопросами по ходу «дела» в республике и, в свою очередь, меня проинформировали по ряду вопросов. В частности было сказано, что в других республиках, краях и областях дела складываются хорошо. Я ответил: «Тем лучше. Нам будет легче».
Брежнев при разговоре со мной передал мне привет от Полянского и Устинова, при этом еще раз сказал, что все идет хорошо. Для меня это было больше, чем понятно. Сообщил, что был разговор с А. А. Гречко по поводу роли армии во всех мероприятиях по «делу». Он воспринял все с большим испугом и, по существу, ушел от прямого ответа. Р. Малиновский заявил определенно, что армия в решении внутриполитических вопросов участия принимать не будет.
Руководство КГБ не только было сориентировано, но В. Е. Семичастный принимал самое активное участие во всех мероприятиях и обеспечивал всю безопасность. За свою активность, как это у нас принято, он тоже поплатился, но об этом будет сказано позже и более подробно. Так было условлено, что я должен был чаще звонить Хрущеву, информировать его о состоянии дел в республике. В этом замысле было заложено два вопроса: показать, что все обстоит спокойно, и проследить за его реакцией, настроением, высказываниями.
8 октября. Я позвонил в Москву Брежневу, проинформировал его об окончательных результатах переговоров с членами, кандидатами в члены ЦК КПСС и членами Центральной ревизионной комиссии КПСС, вкратце изложил высказанное ими мнение. Сказал также о том, что я звонил в Пицунду Н. С. Хрущеву, докладывал ему о ходе дел в республике. Ничего особого со стороны Н. С. не заметил. Разговор он вел спокойно, интересовался, сколько Украина сдала хлеба, я ответил, что уже сдано 720 млн пудов. В разговоре с Брежневым я заметил какую-то неуверенность в его высказывании по «делу», и меня это встревожило. Я позвонил Н. В. Подгорному, высказал свое беспокойство. Я знал, что он занимает более определенную и решительную позицию. Подгорный меня несколько успокоил, сообщив мне, что все идет нормально, правда, под нажимом, потому что Леня расхолодился. Но отступлений нет, Полянский и Шелепин активно работают с другими республиками и членами ЦК по Российской Федерации, уже собран материал для доклада на Пленуме ЦК. В. П. Мжаванадзе по нашему поручению проводит определенную работу с Мазуровым — он тогда был первым секретарем ЦК Компартии Белоруссии и занимал отрицательно-выжидательную позицию. Пришлось с ним вести разговор второй раз и уже на более откровенной основе. Мне снова пришлось вести разговор с Брежневым и Подгорным, ибо уже до меня самого начали доходить слухи о том, что в Москве якобы существует группа, настроенная против Н. С. Хрущева. Это было признаком утечки информации и наших разговоров, и замыслов — все это было опасно и чревато большими неприятностями.
Нервы у всех были напряжены до предела.
Донос
Мало кому известно, что П. Е. Шелест исписал горы бумаги. Это несколько тысяч страниц убористого текста. Петр Ефимович не знал, что с ними делать. Издательства их не брали, поскольку, конечно же, видный деятель коммунистической эпохи не блистал литературным слогом. Но сколько в его записях ценных сведений, неизвестных фактов, потрясающих подробностей!
Престарелый ровесник ХХ века последовал умному совету и сдал свои рукописи в Центральный партийный архив. Теперь он называется Российским центром хранения и изучения документов новейшей истории. Понемногу записи П. Е. Шелеста становятся достоянием историков, политологов, журналистов. Какая-то часть его дневников и воспоминаний — необработанных, клочковатых — «живьем» вошла в книгу «…Да не судимы будете», вышедшую трехтысячным тиражом. Но большая часть — по-прежнему невостребована. Вот еще сведения, как говорится, из первоисточника.
Из дневниковых записей П. Е. Шелеста. Странички о действиях заговорщиков накануне снятия Н. С. Хрущева.
Все мы, кто знал и был посвящен в некоторые подробности подготовки «дела», ходили по острию лезвия. Хотя многие вопросы и были уже блокированы, но опасность сохранялась громадная. Н. С. Хрущев был первым секретарем ЦК КПСС, Председателем Совмина СССР. В наших условиях это не ограниченная ничем власть и, по существу, свобода действий. Его команда, одно слово — и многие из нас были бы обезврежены, изолированы и даже уничтожены, ведь велся по существу и форме заговор против главы правительства, а чем это кончается, хорошо известно. Но, несмотря на наличие сигналов и даже явных фактов политической интриги и прямого заговора, на сей раз Хрущев проявил излишнюю доверчивость, притупил бдительность и остроту. Он очень верил в свой авторитет, доверялся всякой лести и признаниям в верности ему. В подтверждение этому можно привести немало фактов. Один из них — мой разговор с Подгорным в Киеве.
Возвращаясь из Венгрии или Болгарии (это было уже накануне октябрьского Пленума ЦК), Подгорный сделал «вынужденную» посадку в Киеве «из-за погодных условий». Мы с ним встретились наедине ночью и много говорили о сложившейся обстановке. Я проинформировал его по вопросу, с кем из членов ЦК КПСС я встречался и вел беседу в разных формах. Со многими разговор был откровенным, некоторых прощупывал. Отношение и реакция были разные, некоторые терялись и отвечали на вопрос что-то не совсем внятное. С некоторыми товарищами я просто опасался вести разговоры на эту тему, об этом я и сказал Подгорному. Он мне в ответ сказал: «Будь осторожным». Впоследствии я убедился, что опасения были небезосновательными. Н. В. Подгорный проинформировал меня о проводимой работе по «делу» и тут же сказал, что из некоторых источников известно, что многие члены и кандидаты в члены Президиума ЦК занимают не твердую позицию, а довольно шаткую и опасную, что кое-кого даже пришлось предупредить об ответственности за возможные последствия, разглашения или выдачу сведений по «делу».
Суслов, Косыгин и некоторые другие занимали осторожно-выжидательную позицию, при этом ссылались на большой авторитет Хрущева в партии и народе и на то, как все это может отразиться на внешней политике и наших внутренних делах. Подавались голоса (Суслов): «А не вызовет ли это раскол в партии или даже гражданскую войну?» Многие спрашивают, какую позицию занимает Украина. К этому времени я еще не имел разговора со всеми членами Президиума ЦК КПУ, в том числе и с Д. С. Коротченко, который долгое время в Москве и на Украине работал вместе с Хрущевым.
Позиция Коротченко была нам немного ясна, но все же некоторые вопросы вызывали настороженность. Поэтому Брежнев и Подгорный настоятельно требовали переговорить с ним и их проинформировать. У меня состоялся обстоятельный разговор с Коротченко, я шел на определенный риск — открыл ему все карты наших действий. Он немного подумал, очевидно, все взвешивал, а затем сказал: «Я Никиту знаю давно, он хороший организатор, преданный коммунист, но, очевидно, на этом посту он зарвался — считает, что он уже «вождь». Много натворил политических ляпов, организационной неразберихи в нашей партии. Очевидно, будет лучше для него и для партии, когда он уйдет с этого поста, да и должности Первого секретаря и Предсовмина надо разделить. В 70 лет трудно руководить и управлять таким государством, как наша страна, да еще со старческим характером Никиты». После этого я прямо спросил: «Демьян Сергеевич, что мне передать Брежневу и Подгорному?» Он ответил: «Передай, что я с вами, и если нужно, могу по этому вопросу выступить где угодно». Содержание этого разговора мной было передано в Москву.
