Юрий Фельштинский - Троцкий против Сталина. Эмигрантский архив Л. Д. Троцкого. 1929–1932
Если под семьей понимать произвол родителей над детьми и бесправие жены, состоящей на положении вьючного животного при домашнем очаге, то большевизм, к сожалению, далеко еще не до конца разрушил это наследие старого социального варварства.
Если под семьей понимать идеальную моногамию — не юридическую, а фактическую, — то большевики не могли разрушить того, что не существовало и не существует нигде в мире, если не считать счастливых исключений.
Решительно ни на чем не основаны утверждения, будто советское законодательство о браке дало толчок полигамии и полиандрии[738]. Статистики брачных отношений, действительных, а не только юридически оформленных, не существует и не может существовать, по самой сути дела, — если не считать, конечно, газетной статистики голливудских браков. Но и без цифровых колонок можно не сомневаться, что московские индексы брачных нарушений и потрясений немногим отличаются от соответственных индексов Нью-Йорка, Лондона или Парижа и — кто знает? — может быть, стоят ниже их.
Говоря о браке, семье и моногамии, нельзя обходить проституцию. Борьба с нею, притом напряженная и достаточно успешная, показывает, что Советы вовсе не склонны терпеть то беспорядочное смешение полов, которое наиболее гибельное и ядовитое выражение свое находит именно в проституции.
Длительный устойчивый брак, основанный на взаимной любви и сотрудничестве, — такова идеальная норма. В этом направлении идет воздействие школы, литературы, общественного мнения Советов. Освобожденный от полицейских, церковных, а затем и экономических оков союз мужчины и женщины проложит себе свои собственные пути, диктуемые физиологией, психологией и заботой о благополучии расы. Советский режим еще очень далек от разрешения проблемы брака, как и других основных проблем. Но он заложил серьезные предпосылки для их разрешения. Во всяком случае, проблема семьи перестала быть делом нерассуждающей традиции и слепой силы обстоятельств: она поставлена, как задача коллективного разума. Нужно полное презрение к умственным и нравственным качествам человека, чтобы не видеть в такой открытой постановке вопроса серьезный шаг вперед и вверх.
Каждый год рождается в Советском Союзе 5,5 миллиона младенцев. Перевес рождающихся над умирающими составляет свыше трех миллионов. Царская Россия не знала такого роста. Один уже этот факт исключает возможность говорить о нравственном разложении или о снижении жизненных сил населения страны.
7. «Верно ли, что кровосмешение не рассматривается как преступный акт?»
Должен признаться, что никогда не интересовался этим вопросом с точки зрения уголовной наказуемости и потому не мог бы ответить без справок насчет того, что говорит советское право о кровосмешении и говорит ли вообще что-нибудь. Думаю, однако, что вопрос в целом относится гораздо больше к области патологии, с одной стороны, воспитания — с другой, чем криминалистики. Кровосмешение понижает жизнеспособность и качества расы. Именно поэтому оно ощущается как нарушение нормы подавляющим большинством здоровых людей. Социализм имеет целью внести разум не только в экономические отношения, но по возможности и в биологические функции человека. Забота о расе должна составить одну из важнейших задач нового общества. Уже и сейчас советская школа делает многое, чтоб просветить детей относительно действительных интересов человеческого тела и человеческого духа. У меня, как, полагаю, и у авторов вопроса, нет никаких оснований думать, чтобы патологические случаи кровосмешения происходили в Советском Союзе чаще, чем в других странах. В то же время я склонен считать, что именно в этой области вмешательство суда способно причинить больше вреда, чем пользы. Сомневаюсь, напр[имер], что, если бы британская юстиция отправила в свое время Байрона на каторгу, человечество оказалось бы от этого в выигрыше…
8. «Верно ли, что развод можно получить по первому требованию?»
Разумеется, верно. Более уместен был бы другой вопрос: верно ли, что существуют еще страны, где нельзя получить развода по первому требованию одной из сторон?
9. «Верно ли, что Советы не питают уважения к целомудрию мужчины и женщины?»
Я думаю, что в этой области убавилось не «уважения», а лицемерия.
Можно ли сомневаться, например, в том, что спичечный король Ивар Крейгер[739], которого при жизни изображали угрюмым аскетом, не раз в качестве непримиримого врага Советского Союза бичевал безнравственность русских комсомольцев и комсомолок, которые для своих объятий не прибегают к благословению церкви? Если бы не финансовая авария, Крейгер сошел бы в могилу не только как праведник биржи, но и как столп морали. Теперь же печать сообщает любознательной публике, что число женщин, состоявших у Крейгера на содержании в разных частях света, превышало в несколько раз число труб его спичечных фабрик.
Французские, английские и американские романы изображают двойные и тройные семьи не как исключение, а как правило. Главным очагом, где формируются ныне приемы и критерии любовной морали и откуда они излучаются затем через экран на весь мир, является Голливуд. В области воздействия на половые отношения ни один церковный проповедник, ни один парламентарий, ни один судья не может соперничать со звездой кинематографа. Можно ли, однако, утверждать, что уроки экрана являются уроками целомудрия?
Очень хорошо осведомленный молодой немецкий наблюдатель K. Mehnert[740], выпустивший недавно книгу о советской молодежи, пишет: «Молодые русские отнюдь не образцы морали… Но они во всяком случае стоят морально не ниже, чем их немецкие сверстники». Я полагаю, что это верно.
Позвольте привести небольшое личное воспоминание. В Нью-Йорке в феврале 1917 года я наблюдал однажды ночью в вагоне подземной дороги десятка два студентов с их подругами. Они возвращались, надо полагать, из дансинга или мюзик-холла. Несмотря на то что в вагоне было несколько посторонних, поведение крайне оживленных пар было настолько кинематографично, что можно было сразу сказать: эти молодые люди не являются сторонниками платонизма и если даже в принципе стоят за моногамию, то практически подходят к ней весьма извилистыми путями.
Представим себе, что излишне оживленную пантомиму наблюдал бы католический священник: он наверное усмотрел бы в ней новое подтверждение тому, что порча нравов корнями своими восходит к реформации. По отношению к молодежи Советского Союза дело обстоит еще проще: если бы большевики не совершили покушения на собственность и на библию, русские граждане, особенно образованные классы, жили бы жизнью праведников.
