В. Балязин - Герои 1812 года
А в годы сороковые в письме к Ф. И. Тютчеву Глинка писал:
А между тем под нами роются
В изгибах нор,
И за стеной у нас уж строются.
Стучит топор!
Глинка, как это ни может показаться странным, теперь использует любезную ему в двадцатые годы масонскую строительную символику, но на этот раз в противоположном, отрицательном смысле. «Строительство» идет «за стеной», то есть вне «града огражденного», вне очерченного круга доброй, должной жизни, а значит, это «строительство» — самочинное, оно — во зло. Еще спустя несколько лет, в 1856 году, Глинка переписывает себе почти полный текст широко известной в то время «антимасонской» речи московского митрополита Филарета. В этой речи Филарет говорил о «тайных преобразовательных усилиях» масонов, о том, что их своеволие неизбежно ведет человечество к угнетению. В бумагах Глинки около этой речи написано «Филарета речь» и рядом — шестиконечный масонский знак. Из всего этого напрашивается вывод о том, что, начиная с сороковых годов и далее, Глинка пересмотрел свое отношение к масонству, столь увлекавшему его в молодости. Тем не менее он явно ощущал, что масонство и его «тайна» имеет прямое отношение к конечным судьбам мира и человечества, к временам, когда откроется «тайна беззакония» и одолеет ее только «тайна благочестия», великая явь вселенской любви и добра.
В личном архиве Федора Николаевича Глинки сохранилось удивительное по проникновению в смысл русской истории стихотворение, к сожалению, — черновое и неоконченное. И не зная ничего о жизненном пути поэта, по самому образному строю его видно, что стихотворение написано военным человеком. Но если вдуматься в него, в его смысл, то совершенно ясно, что в нем нет и тени милитаризма или упования на внешнюю силу. Приведем его полностью.
— Береза, березонька, береза моя!
А что ты, березонька, неясно глядишь,
Неясно глядишь — листом не шумишь?
Аль думушку думаешь, березонька, ты? —
Склонила головушку, притихли листы! —
По-прежнему ль быть тебе, аль сталося что?!
— Ох! как мне, березоньке, по-прежнему быть,
Грозит мне недобрая година, пора:
Сошлися три ворона да держут совет,
Хотят изрубить меня да в три топора,
С меня-де березоньки лучину щепать!..
— И невесть что вздумала, красавушка, ты!
Те речи негожия — на них же падут;
А деревцо Божие! не тронут тебя
Ни свисты, ни посвисты, ни срамная речь!..
Недаром березоньку царь Петр полюбил;
Недаром кудрявую цари берегли!
Недаром и славушка жемчужной росой
Питала, лелеючи, тебя, деревцо! —
Подумай-ка, белая, что ты ведь растешь
В лесу заповеданном[36], под царским клеймом.
С иконами Божьими тебя обошли,
Молитвы закрепные читали святым;
Стальными заборами кругом обвели;
И Спасовым образом прикрыли врата;
И бодрый двуглавый страж засел на вратах:
Взмахнет ли он крыльями, аж солнца лучи
Пригаснут под тению, как словно в ночи;
Иль зоркими взорами кругом обведет,
Как будто дозорами весь лес обойдет!
А выпустит молнию из крепких когтей
И враг лесокрад ночной не сыщет костей!..
Так будь же, березонька, как прежде была,
Играючи кудрями, бодра и светла!
Пусть издали щелкнет зубами чалма,
Пусть красный рак выползет из синих морей
И третий пусть мечется кузнечик-прыгун!..
Погрызть захотелось им железных просфир,
Аль в бане попариться под русский мороз:
Мы баню-то вытопим костьми их отцов
И духом суворовским гостям поддадим;
А если в той бане-то враги угорят…
Тогда мы повыкроим из наших снегов
И саваны белые про честных гостей
И спать их уложим мы, чтоб были смирней
Под лапы орлиные твоих же корней!
В стихотворении говорится о потребности времени — сохранении и твердой защите вверенного русскому народу достояния. Россия никому не угрожает, ей не нужны ни чужая земля, ни военное, ни экономическое господство над миром. Еще Иван Грозный говорил папскому послу Поссевину: «Государства всеа вселенныя не хотим». Но непрошеным гостям на Руси ответ один — «дух суворовский». Это наиболее ясный смысл стихотворения Глинки. Но есть в нем и иной, дальний смысл, может быть, не вполне ясный во времена Глинки, да, может быть, и ему самому. Смысл этот — в последних двух строках. По исполнении времен истина привлечет к себе и упокоит и остаток из среды врагов своих. И если было время, когда «стражи стерегли» ее, то останется она и без «стражей», в открытости белизны своей. Не тогда ли и начнется исполнение времен? И не о том ли слова древней книги, которую все больше читает в последние годы жизни старый, иссыхающий телом человек: «И ангелу Филадельфийской церкви напиши: …вем твоя дела: се дах пред тобою двери отверсты, и никтоже может затворити их: яко малу имаши силу, и соблюл еси Мое слово, и не отверглся еси имене Моего. Се даю от сонмища сатанина глаголющыяся быти иудеи, и не суть: но лгут: се сотворю их, да приидут и поклонятся пред ногами твоима, и уразумеют яко Аз возлюбих тя. Яко соблюл еси терпения Моего, и Аз тя соблюду от годины искушения хотящия придти на всю вселенную искусити живущия на земли». Но пока еще этого нет — «держи еже имаши», это обращено к каждому. И стремится держать по мере сил своих одинокий тверской вдовец.
В шестидесятые и семидесятые годы оживляется интерес значительной части русских людей к войне 1812 года, причем она все более осмысливается не только в связи с русской историей, но и как явление истории всемирной. В чем смысл ее? В чем состояли «наполеоновские планы», мы уже говорили. А Русское государство, о которое разбился Наполеон, и было тем удерживающим, которое закрывало этим планам дорогу. Год 1812-й был одной из тех точек истории человечества, когда мир подходил к самому краю отверзающейся перед ним пропасти. Когда-то давно, перед нашествием наполеоновским, писал Глинка: «грудь русская есть плотина, удерживающая стремление, — прорвется — и наводнение будет неслыханно!» Не потому ли такую злобу вызывала память о народном подвиге у «чернильной империи», связующей воедино европейскую и буржуазную российскую печать?
Обо всем этом думает писатель в последние годы жизни своей. Какая сила околдовала землю, бросила ее на служение мертвым идолам — богатству, производству и потреблению? Глинка пишет об утрате человеком смысла своего существования. В одной из поздних черновых поэм он приводит легенду о запертой двери, которую нельзя было трогать, потому что «за дверью таится ужасное дело». Но нашелся дерзкий человек, толкнувший ее, и оттуда «пахнуло дыхание бездны». И с тех пор герои поэмы обречены:
