Саймон Монтефиоре - Молодой Сталин
170
Слово “индивидуалист” у марксистов было ругательным: большевики должны были подчинять индивидуальное коллективному.
171
Как и в случае Азефа, правда о Малиновском, прозвучавшая в Думе, потрясла политическую элиту. Это подорвало доверие не только к охранке, но и к Думе, императору и самому государству. Одной из первых Малиновского обвинила в предательстве Елена Трояновская (Розмирович), хозяйка Сталина в Вене, ставшая секретарем думских депутатов-большевиков. Но предатель убедил всех, что это месть бывшей любовницы. Когда Малиновский во время Первой мировой войны попал в плен к немцам, Ленин посылал ему одежду. Но, когда после революции Ленину предъявили свидетельства, он изменил свое мнение: “Какая свинья, расстрелять его мало”. Малиновского допросили в ноябре 1918-го; занятно, что прокурором был муж Елены Розмирович Николай Крыленко, а председателем трибунала – сама Елена. Малиновского расстреляли.
172
Монтефиоре приводит здесь слова этой песни, взятые из других воспоминаний:
Уж я золото хороню, хороню,
Чисто серебро берегу, берегу,
Гадай, гадай, девица,
Отгадай, красавица,
Через поле едучи,
Русу косу плетучи,
Золоты волосы развеваючи.
В воспоминаниях А. М. Тарасеева текст песни немного отличается; так, после строки “Русу косу плетучи” следует: “Упал, упал перстень / В красную смородину. / Кумушки, голубушки, / Вы скажите, не утайте, / Мое золото отдайте”. – Прим. перев.
173
Многие годы ходили слухи о том, что в Туруханске Сталин изнасиловал или соблазнил девочку и она родила от него ребенка. Впервые об этом написал Эссад-бей в биографии 1931 года. По словам Светланы Аллилуевой, она знала от своих теток, что у Сталина в ссылке родился сын. Такие рассказы появлялись в биографиях и сенсационных статьях, но казались невероятными, антисталинской пропагандой. Но служебная записка генерала Серова от 18 июля 1958 года Хрущеву и Политбюро подтверждает слухи. Серов, матерый сталинист из тайной полиции, вовремя сообразил отмежеваться от Берии и примкнуть к Хрущеву. После смерти Сталина он способствовал Хрущеву в аресте и казни Берии. Серов стал первым главой КГБ – нового варианта тайной полиции. Его записка была зачитана в секретной обстановке на заседании Политбюро и подписана всеми старыми соратниками Сталина. Затем ее поместили в “особую папку” под гриф “Совершенно секретно”.
174
Формально возраст сексуального согласия в России и европейских частях империи наступал в четырнадцать лет. Но Сибирь не Европа. Кроме того, в дореволюционных законах не было четкого определения изнасилования: для полиции это было такое же преступление “против женской чести”, как и посягательство на крепостных отца девушки. Согласие соблазнителя жениться и обмен брачными клятвами считались достойным выходом из неловкой ситуации.
175
Эти денежные переводы вызывали у историков определенные подозрения, но суммы были слишком незначительными для жалованья агента охранки. Частично это были выплаты, положенные членам ЦК; как мы знаем, Свердлов получал гораздо больше. Тем не менее в 1938 году, во время Большого террора, этими сведениями попытался воспользоваться начальник сталинской тайной полиции – “кровавый карлик” Николай Ежов, ближайший приспешник Сталина, руководивший убийством более чем миллиона ни в чем не повинных людей, – когда начал понимать, что вскоре избавятся и от него. Ежов, который силился в пьянстве и разврате забыть о казнях и пытках, собрал компрометирующие материалы о своем хозяине и конкурентах – Берии, Георгии Маленкове и Хрущеве; он считал, что эти материалы обеспечат ему безопасность. Он нашел информацию о десяти денежных переводах на имя Сталина и хранил их в своем сейфе. Но никаких серьезных улик здесь нет. Три перевода – из Гори, от матери или от Эгнаташвили. Остальные семь – из Москвы и Петербурга; с ними общая сумма – 100 рублей (в основном переводы по 10 рублей, хотя были два покрупнее – по 25). Ежова все это не спасло: в 1938-м он был отправлен в отставку, в 1940-м – расстрелян. Любопытно, что Сталин не потрудился уничтожить ордеры – они были подшиты к документам Ежова, где их и обнаружил профессор Арч Гетти – он любезно показал их мне. Историю взлета и падения Ежова см. в кн. “Сталин. Двор Красного монарха”.
176
Незадолго до этого рассказа пожилой Сталин совершил такую же ошибку, как вице-президент США Дик Чейни в 2006 году: показывая, как он умеет стрелять, он чуть не подстрелил члена Политбюро Анастаса Микояна и ранил дробью двоих его охранников. Берия и Хрущев в послевоенные годы уже начинали ненавидеть дряхлеющего диктатора и смеялись над ним. Историю об охотничьем подвиге они слышали от Сталина не раз. Они в нее не верили. “Когда уходили и… заходили в туалет, то там буквально плевались: за зимний день он прошел 12 верст, убил 12 куропаток; вернулся – вот еще 12 верст; взял патроны, опять прошел 12 верст, снова застрелил куропаток – и назад. Это будет 48 километров на лыжах. [48 верст – примерно 51 километр]. Берия говорил мне: “Слюшай, как мог кавказский человек, который на лыжах очень мало ходил, столько пройти? Ну, брешет!” Хрущев соглашался: “У нас ни у кого не было сомнения в этом. <…> Потом я узнал, что Сталин, собственно говоря, и стрелять-то толком не умеет”. В 1920-х и 1930-х Сталин, когда уходил в отпуск, с удовольствем охотился, хотя и считал это пустой тратой времени.
177
Когда в 1942 году Красной армии не удалось отвоевать Харьков, Сталин заставил Хрущева понервничать. Он сказал: “Вот в Первую мировую войну, когда одна наша армия попала в окружение в Восточной Пруссии, командующий соседней армией, удравший в тыл, был отдан под суд. Его судили и повесили”.
178
В 1930-м Мерзлякова обвинили в кулачестве. Сталин, объявивший войну крестьянству, намеревался ликвидировать кулаков. Мерзляков обратился к Сталину: “Я считаю, Вы меня не забыли, какой я был”. Сталин направил письмо в сельсовет: “Михаила Мерзлякова знаю по месту ссылки в селе Курейке… где он был в 1914–1916 гг. стражником. У него было тогда одно-единственное задание от пристава – наблюдать за мной (других ссыльных не было тогда в Курейке). Понятно поэтому, что в “дружеских” отношениях с Мих. Мерзляковым я не мог быть. Тем не менее я должен засвидетельствовать, что, если мои отношения с ним не были “дружескими”, они не были и враждебными, какими обычно бывали отношения между ссыльными и стражниками. Объясняется это, мне кажется, тем, что Мих. Мерзляков относился к заданию пристава формально, без обычного полицейского рвения, не шпионил за мной, не травил… сквозь пальцы смотрел на мои частые отлучки и нередко поругивал пристава за его надоедливые “указания”… Все это я считаю своим долгом засвидетельствовать перед вами. Так обстояло дело в 1914–1916 гг., когда М. Мерзляков… выгодно отличался от других полицейских”.
