А. Махов - Микеланджело
— Напрасно, — с ехидцей промолвил кардинал. — Папой Павлом движет страсть, и преисполнен целей он корыстных, чтоб во Флоренции упрочить власть и Медичи, и всех их присных.
Микеланджело от неожиданности насторожился и с удивлением в упор посмотрел на коварного прелата.
— Не сразу я сумел вас распознать. Вы, вижу, мастер сыпать соль на раны и на больных струнах души играть! Циничны ваши дьявольские планы. Вам, чужестранцу, что до наших бед?
Почуяв неладное, молчавший до сих пор Дель Риччо, никак не ожидавший, что разговор примет такой оборот, решительно встал между разъярённым мастером и смутившимся кардиналом, пытаясь как-то сгладить создавшуюся нервозную обстановку.
— Оставим этот разговор, синьоры! Вы поступаете себе во вред.
— Я здесь не вижу повода для ссоры, — сказал Пол, опасливо отойдя в сторону. — Одумайтесь, мой сын — вот вам совет.
Микеланджело рассмеялся:
— Да полноте! Мы не в исповедальне — держите наставленья про запас.
Кардинал вконец потерял выдержку и перешёл чуть ли не на крик:
— Но tertium non datur77 изначально! Идёте с нами или против нас?
— Читайте-ка труды Платона-грека, тогда поймёте — дан и третий путь, основанный на вере в человека, способного весь мир перевернуть.
Он вдруг заметил в глазах кардинала растерянность и испуг. Ему стало искренне жаль заблудшего прелата и двух его спутниц.
— Как говорил мудрейший Марк Аврелий, не упустите жизнь — бесценный дар. А вы укрылись за стенами келий, где властвует молитвенный угар.
Всё ещё не придя в себя, Пол тихо промолвил:
— Но вспомните Писание…
— Отвечу, — прервал его Микеланджело, — в нём силу черпаю в борьбе со злом. А тот, кто ловко нам подстроил встречу, задуматься бы должен кой о чём.
Дель Риччо встрепенулся и забормотал:
— Да я…
Но Микеланджело повелительным жестом остановил его:
— Ты заслужил за вероломство те тридцать сребреников. Полно лгать!
Отвернувшись от что-то лепечущего друга, он подошёл к Виттории Колонна:
— Маркиза, с вами я ценю знакомство. И если захотите повидать работы разных лет и мастерскую, на Форуме легко сыскать мой дом, хоть, может быть, вас прогневить рискую.
Не прощаясь, он стремительно покинул внутренний дворик. Наступило общее замешательство под гневным оком свидетеля разыгравшейся бурной сцены восседающего на небольшом пьедестале «Моисея».
— Ушёл, — первой нашлась что сказать Колонна. — Всем нам досталось поделом. Он враг лукавства, ханжества и лести.
— Но, дорогая, — воскликнула Джулия Гонзага, — важен сам итог, коль удостоилась ты высшей чести переступить затворника порог!
Её поддержал Пол, обратившись к маркизе:
— От вас зависит наше начинание.
— Я недовольна вами, кардинал, — с решимостью в голосе заявила Колонна. — Неумны были ваши назиданья, которые и вызвали скандал.
Лицо Пола покрылось красными пятнами.
— Я действую в своём привычном стиле и не играю миротворца роль.
— Его слова мне душу опалили, — искренне призналась Колонна. — Как в них пронзительна людская боль!
— Готов своё признать я пораженье, — язвительно сказал Пол, — раз мастер вас действительно увлёк.
Колонна одарила его сожалеющим взглядом.
— Я ухожу, чтоб кончить словопренья. Досадно мне, что вам урок не впрок.
И она вслед за мастером покинула место разыгранной, как по нотам, интермедии.
— К тебе заглянем завтра до обеда! — крикнула ей вслед Гонзага.
— Вот и баталии конец настал, — виновато сказал Дель Риччо.
— Но пиррова одержана победа, — сухо ответил Пол, не глядя на него. — И мне не по душе такой финал.
— Любезнейший, до скорого свиданья, — обратилась к нему герцогиня. — Расписки будут вам возвращены.
— Я рад, что цените мои старанья, — заискивающе ответил ей Дель Риччо.
Направляясь к выходу, кардинал сказал:
— К нему с другой подступим стороны. Он в споре принял нас за глупых пешек, но распалившись, обнажился сам. Вы были правы — крепкий он орешек.
— Виттории он будет по зубам.
Кардинал вдруг остановился:
— Послушайте, но это лишь догадка, а может, проще всё: безумен он? Прошу вас, разузнайте для порядка.
— Вы правы. Мастер странно возбуждён.
Они удалились, даже не взглянув на стоящего в сторонке смущённого, но довольного собой Дель Риччо.
— Как ловко расквитался я с долгами! На грош услуга, а какая мзда.
К нему подошли вышедшие из-за кустарника трое неизвестных. Их решительная походка и неприветливый вид не сулили ничего хорошего.
— Мессер Дель Риччо? Следуйте за нами.
— Позвольте! Что вам нужно, господа?
— Поменьше шума. Мы сыскная служба, и предстоит серьёзный разговор о том, как завязалась ваша дружба с бунтовщиками.
— Спятили, синьор! — возмутился тот.
— И это мне, служителю закона?! — воскликнул незнакомец.
Обернувшись к двум сопровождающим, он приказал.
— Всадите кляп ему в дырявый рот, чтоб не орал, как пьяный поп с амвона.
Те скрутили Дель Риччо руки за спину.
— Утихомирился? А ну вперёд!
* * *
С той подстроенной и бурно закончившейся встречи началась дружба Микеланджело с Витторией Колонна, которая скрашивала его одиночество и одаривала моментами подлинного откровения. Он неожиданно проникся к ней таким доверием, какого ранее не испытывал, пожалуй, ни к кому.
Зарождение этого чувства совпало со временем, когда он напрямую приступил к самой росписи алтарной стены в Сикстине, в чём ему виделись мистическое совпадение и зов свыше. Он стал посещать воскресные встречи в Сан Сильвестро, где показывал маркизе рисунки, дорожа её мнением, и делился с ней самыми сокровенными мыслями о жизни и об искусстве, о чём говорится в одном из посвящённых ей сонетов, который вошёл в антологии итальянской поэзии:
Судьба, о донна, не для всех равна.
И вот один пример вам в подтвержденье:
Стоят веками в мраморе творенья,
Хоть жизнь ваятелю на миг дана.
Причина мне, как Божий день, ясна:
Искусство не подвластно силе тленья.
Скульптуре отдаю я предпочтенье —
Ведь с вечностью она обручена.
В портрете нашем или в изваянье
Я мог бы жизнь обоим нам продлить,
Орудуя то кистью, то резцом,
Чтоб ваше оценив очарованье,
Потомки обо мне могли судить
И об удачном выборе моём (239).
Судьба распорядилась так, что работа над величайшим творением «Страшный суд» проходила под знаком крепнущей дружбы с поэтессой, которая ратовала за обновление и очищение церкви от стяжательства, находясь под сильным влиянием идей Бернардино Окино, предводителя монашеского ордена капуцинов, автора нашумевших в то время «Диалогов о вере».
