Дэвид Вейс - «Нагим пришел я...»
Огюст повернулся к Рильке, переводившему письмо, и спросил:
– Этот Шоу действительно такой хороший писатель?
– Да, – сказал Рильке, полагая, что не уклонился от истины: по всей очевидности, писатель сам от имени миссис Шоу сочинил столь убедительное послание. – У него необычное лицо.
– Вот как? – Огюст вдруг заметил, что Рильке чем-то опечален. – В чем дело?
– Мой отец умер месяц назад.
– Почему же вы мне не сказали?
– Я хотел, но в это время умирал Каррьер, и вам было не до того.
– Вы любили отца?
Рильке удивил такой прямой вопрос. После минутного колебания он постарался ответить искренне:
– Нельзя сказать, чтобы мое чувство к нему было очень глубоким. Отец никогда не понимал меня так, как вы, но нас связывали узы родства.
– Прежде чем умираем мы сами, умирают наши корни, – сказал Огюст.
Огюст было направился к выходу, когда Рильке напомнил:
– А как быть с Шоу?
– Напишите, чтобы приехал в Париж, тогда посмотрим.
Огюст ожидал, что на этом все кончится, но в скором времени Шоу вместе с женой приехал в Париж и попросил о встрече.
Огюст не мог понять, нравится ли ему Шоу, но лицо этого человека пленило его. Он обнаружил в чертах Шоу нечто необыкновенное; и миссис Шоу сразу понравилась ему. Так трогательно хлопочет о муже, все время опекает его.
Он предложил:
– Нам будет удобнее работать в Медоне, в пригороде Парижа.
– Сколько это займет времени? – спросил Шоу.
– По меньшей мере месяц. – Огюст ожидал, что это их испугает, хотя теперь, увидев писателя, уже горел желанием лепить это интересное лицо.
– Вы не торопитесь, – одобрил Шоу. – Когда мы должны прийти?
Огюст задумался. Обычно он не разрешал никому, кроме модели, находиться в мастерской во время работы, но Шарлотта Шоу могла служить переводчицей, и, кроме того, она была ему симпатична. Он сказал:
– В десять утра.
– Мы приедем, – ответил Шоу.
Они прибыли точно в назначенное время, и Огюст сразу принялся за работу. Рильке был разочарован – его не пригласили в мастерскую. Он думал быть связующим звеном между писателем и мэтром, но мэтр даже не познакомил их, а просто сказал: «Мосье Рильке, мой секретарь». Они даже не знают, что он широко известный и любимый в Германии поэт, подумал Рильке. Шоу гордился знакомством с Рихардом Вагнером. Видимо, Шоу не поклонник поэзии, несмотря на свою любовь к музыке.
Это мало утешало Рильке, тем более что отношение к нему мэтра все ухудшалось. Рильке очень хотел ближе познакомиться с Шоу. Он и секретарем-то стал затем, чтобы расширить круг знакомств с известными писателями и художниками. Секретарские обязанности, напротив, лишали его этой возможности. Мэтр лепил Шоу каждый день с утра до вечера, и секретарской работы у Рильке значительно прибавилось. Мэтр сказал, что ему не до корреспонденции и приемов, пока он не закончит бюста, и свалил все дела на Рильке. А дел накопилось столько, что Рильке работал по шестнадцать часов в день, отвечая на письма, отказывая посетителям, откладывая встречи. И чувствовал себя все несчастнее.
Розе очень хотелось узнать, что за почтенная супружеская пара приезжает каждый день. Она заглянула в мастерскую. Но Огюст приказал ей уйти и даже не представил чете Шоу. Заметив вопрошающий взгляд миссис Шоу, он пробормотал:
– Она необразованна.
Шарлотта смутилась, а Шоу, посмеиваясь, сказал:
– Вот как надо обращаться с женщинами. А то от них спасенья нет.
– Да, – согласился Огюст.
Шоу был приятным человеком. И у него такие благородные черты. Огюст так и сказал Шарлотте: «У него голова Христа». Его удивило, почему она как-то странно улыбнулась в ответ, но он продолжал работу, пока их снова не прервали.
Толстая крестьянка-француженка стояла в дверях с хорошенькой дочкой. Женщина сказала:
– Мэтр, я слышала, вам нужны натурщицы. Можете не сомневаться, мосье, – моя дочка хорошего поведения.
Огюст резко ответил:
– Меня не интересует ее поведение. Скажите лучше – груди у нее крепкие?
И пока мать стояла как громом пораженная, мэтр, попрощавшись, поспешно вернулся к бюсту. Шоу спросил:
– Мэтр, вы не любите женщин?
– Люблю, – ответил Огюст, – но они должны знать свое место.
В тот вечер он заявил Рильке, что если ему опять будут мешать, то такой секретарь ему не нужен.
Рильке был в растерянности. Художник-скульптор Анри Матисс ждал встречи с Роденом – Роден обещал посмотреть его работы. Матисс отказывался уходить. Прошло уже много часов, а он все ждал.
И Рильке, несмотря на угрозу мэтра, сказал ему о Матиссе.
Огюст не рассердился, как опасался поэт. Он прошел к Матиссу и спросил:
– Где ваши рисунки?
Матисс, волнуясь, извлек их. Роден быстро взглянул.
– Слишком поспешно, слишком небрежно. Поработайте над ними еще. Когда переделаете их раз десять, приходите снова.
И ушел, оставив смущенного, сбитого с толку Матисса, который начал сомневаться, стоило ли обращаться к великому человеку.
На следующее утро Огюст начал работать над десятым вариантом бюста Шоу. Шоу был поражен. Большинство глиняных слепков казались ему вполне приемлемыми и похожими. Он начал было иронизировать в душе, но, увидев, что мэтр уничтожил бюст, который его не удовлетворял, даже несколько испугался.
Теряя терпение, он спросил:
– Мэтр, правда, что вы делаете десятки голов, прежде чем остановитесь на одном варианте?
– Чаще даже больше. Сначала я леплю черновые эскизы. Бюст – не просто портрет, это и портрет и скульптура. Но если вы устали, можем на сегодня кончить.
– Нет-нет! – воскликнул Шоу, меняя положение, чтобы немного отдохнуть. – Мне просто хотелось узнать, когда вы думаете закончить бюст?
– Это мое дело, а не ваше, – отрезал Огюст. – Разве вы слушаете советов, когда вам закончить работу?
Шоу улыбнулся, это начало его развлекать, и сказал:
– Конечно, нет. Но если вы тратите столько времени на каждую вещь, то вряд ли что-нибудь заработаете.
– Всегда находятся заказчики-миллионеры.
– Вы берете и больше, чем тысячу фунтов? – А вы, мосье?
– Я так послушно вам позирую, что вам следовало бы платить мне за это.
– Что ж, вы будете вознаграждены. Как вы сами изволили заметить, у вас будет бюст работы Огюста Родена.
– Это сказала моя жена.
– Она повторяла ваши слова, мосье.
Они легко понимали друг друга, и их обоюдное уважение заметно возросло. Огюсту очень нравился этот бюст, а Шоу с огромным интересом следил, как работает скульптор. Кронциркулями, с точностью до миллиметра, он измерил черты лица Шоу. Заставил лечь лицом вниз, осмотрел и ощупал затылок, шею, уши. Попросил Шоу лечь на спину и столь же внимательно изучил его лицо, ощупал своими чувствительными пальцами. Затем посадил Шоу так, что лицо писателя оказалось на уровне его глаз, и продолжал изучение и измерение головы. После чего он обрел уверенность и сделал десяток глиняных слепков, соблюдая точно выверенные размеры. Шоу умолк, пораженный такой точностью, а Огюст с минуту задумчиво смотрел на него и наконец сказал:
