Аркадий Полторак - Гросспираты
«Левой рукой, — продолжал свидетель, — я очень неразборчиво подписал этот документ...»
Деницу доложили о потоплении «Атении». И что же правдолюбец? А ничего особенного — он дает указание совершить несложную подделку в судовом журнале. Из журнала была вырезана одна страница, на которой имелась запись о потоплении «Атении», и взамен вставлена другая с записью, свидетельствующей о том, что в 14 часов 00 минут 3 сентября (момент потопления «Атении») подводная лодка «У—ЗО» находилась в 200 милях к западу от места гибели парохода и его пассажиров.
В связи с этим между Деницем и английским обвинителем произошел следующий диалог.
Дениц. Нет, он (судовой журнал) не был мошеннически подделан. Был издан совершенно четкий приказ о том, что случай с «Атенией» необходимо сохранить в тайне по политическим соображениям и поэтому должны быть изменены записи в судовых журналах.
Обвинитель. Понятно. Вам не нравится слово «подделан». Хорошо, я буду употреблять слово «изменен» для определения того, что одна страница журнала была вырезана и заменена фальшивой. Вы об этом знали?
Дениц. Да...
А как же сенсационное сообщение в «Фелькишер беобахтер»? Адмирал Шульте—Монтинг, давая в Нюрнберге свидетельские показания, сказал:
— Я не знаю до сих пор, кто был его автором. Оно исходило от министерства пропаганды и вызвало глубочайшее возмущение как у Редера, так и у нас, командования военно-морского флота.
Другой свидетель, статс-секретарь министерства иностранных дел Вайцзеккер, когда его спросили, прочел ли он это сообщение, коротко бросил:
— Я рассматривал его как изощренную фантазию.
И это тот самый Вайцзеккер, который именно в те дни заявил американскому поверенному в делах, что «Атению» потопила английская подводная лодка.
А что же Редер? Он тоже делает попытку убедить суд, что сообщение в «Фелькишер беобахтер» было для него совершенно неожиданным. Но обвинитель тут же хватает лжеца за руку. Предъявляются новые документы, и Редер признает, что сам доложил все дело Гитлеру и в результате обсуждения последовало решение дать в печать ложную информацию.
— Министерство пропаганды, — продолжает подсудимый, — которому это приказание было передано моим отделом прессы, опубликовало соответствующее опровержение... Мой приказ командующим подводными лодками гласил: все обстоятельства дела следует хранить в строжайшей тайне...
Неприятной была эта история с «Атенией». Никак не вмещалась она в схему защиты господ гросс—адмиралов. Да и не могла вместиться, ибо единственное, что, по словам Редера и Деница, их заботило, — это моральный облик германских подводников, традицией которых издавна являлось и является соблюдение всех законов и обычаев войны.
Обвинитель предъявляет меморандум Редера, направленный в министерство иностранных дел 3 сентября 1939 года, Документ гласит:
«Командование военно-морского флота пришло к выводу, что максимальный ущерб Англии может быть причинен лишь в том случае, если подводным лодкам разрешат неограниченное использование оружия без всякого предупреждения против неприятельских и нейтральных кораблей в запрещенных зонах, указанных на прилагаемой карте».
И нужды не было спрашивать Редера, понимал ли он и его ведомство, что тем самым они собираются перечеркнуть международное право, все законы и обычаи морской войны. В меморандуме ясно сказано:
«Командование военно-морского флота отдает себе полный отчет в том, что:
а) тем самым Германия открыто нарушит соглашение от 1936 года относительно экономической войны;
б) военные операции такого рода не могут быть оправданы на основании общепринятых до сих пор принципов международного права».
Оспаривать документ не представлялось возможности — он предъявлен в подлиннике. Обнародование его явилось в некотором роде сенсацией. Не потому, что кого-нибудь на скамье подсудимых могло удивить сознательное попрание законов и обычаев войны. Удивляло другое — неосмотрительность Редера. Вот ведь Геринг говорил об ограблении, чаще всего употребляя более благозвучные слова — «организация» или «мобилизация ресурсов оккупированных территорий». А когда имелось в виду массовое уничтожение людей, в документах писалось: «Окончательное решение вопроса». Разве так беден немецкий язык, что Редер не мог найти соответствующих синонимов?
После того как меморандум был оглашен, Редер в перерыве между судебными заседаниями долго говорил о чем—то с Деницем. Видимо, он искал у него совета — как—никак этот неприятный документ был составлен в свое время в интересах прежде всего командующего подводным флотом. Но позиция Деница не могла обрадовать Редера. Окончательно она прояснилась, когда произошел очередной диалог между сэром Дэвидом Максуэллом Файфом и бывшим командующим подводным флотом.
Файф. Заявляете ли вы данному трибуналу, что подсудимый Редер никогда не консультировался с вами по этому вопросу и никогда не сообщал вам об этом до тех пор, пока предъявленные документы не были переданы в министерство иностранных дел?
Дениц. Нет. Этого он не делал.
То был удар в спину. Редер в ту минуту напоминал человека, которому вдруг не стало хватать воздуха, человека в состоянии внезапного приступа астмы. Ему, естественно, не принесла облегчения оговорка Деница, что в момент подготовки меморандума командующий подводным флотом находился далеко от Берлина, на Балтийском побережье.
Единственно, что Дениц пожелал удостоверить, так это зависимость характера действий германского подводного флота от поведения противника. Но признать, что германский флот имел инструкцию действовать в нарушение международного права с первых же дней войны, до того как могли обнаружиться нарушения со стороны противника, — нет, увольте!..
Придет время, и тот же Дениц, держа ответ уже в качестве командующего военно—морским флотом, изберет аналогичную линию защиты: подводный флот Германии отходил от требований международного права только по мере того, как от них отходил противник. Однако в злополучном меморандуме Редера есть ведь и такая досадная фраза: «Командование военно—морского флота пришло к выводу, что максимальный ущерб Англии может быть причинен при тех силах, которые имеются в нашем распоряжении...» Значит, дело не в «ответных мерах», а в том, чтобы развязать руки подводникам и при сравнительно небольшом количестве подлодок сделать их действия наиболее эффективными.
Обвинитель переходит к другому документу. 25 сентября 1939 года проходило совещание между гросс—адмиралом Редером и бароном Вайцзеккером, статс—секретарем министерства иностранных дел Германии. Гросс—адмирала и барона связывала давняя дружба. В прошлом Вайцзеккер морской офицер и вместе с Редером участвовал в первой мировой войне. Как и во многих других случаях, сохранилась запись этого совещания. Она опять—таки не в пользу Редера. Снова речь идет о мерах по ужесточению войны, особенно в отношении нейтральных стран. Редер сам ввел в оборот термин «морские зоны». Под этим понимались обширные пространства открытого моря, в пределах которых германский флот считается свободным от выполнения норм международного права. Но объявление «морских зон» как будто предполагает, что вне их германский флот все—таки считает себя связанным правилами морской войны. Так вот, для того чтобы такое впечатление могло создаться у кого угодно, только не у командиров подводных лодок, издается специальный приказ, где подчеркивается: «Для дальнейшего ведения экономической войны требуется крайняя беспощадность». Под натиском обвинителя Редер вынужден подтвердить: в том же приказе указывалось, что в осуществлении политики беспощадности «военно—морское командование не должно быть связано какими—нибудь определенными зонами...»
