Вадим Сафонов - Александр Гумбольдт
Открытой осталась одна дорога — в Испанию. В самом конце 1798 года Гумбольдт и Бонплан отправились туда.
В деревнях, укрывшихся среди фисташковых рощ, жили нищие. В харчевнях не было хлеба. Но Гумбольдт жадно смотрел на пальмы и розы, и ему казалось, что никогда до этого момента он не видел деревьев и цветов.
4 марта 1799 года путешественники уже стояли на террасе дворца Инфантадо в Мадриде.
Саксонский посланник Форель представил немца и француза дону Уркихо. Этот кичливый человек был либералом; он переводил Вольтера. Вчера ему грозила инквизиция. Завтра его ждет камера в памплонской крепости. Но сегодня он первый министр — кратковременная политическая комбинация властителей Испании и громадная удача для двух молодых гостей пиренейской столицы.
Уркихо ввел их к королю, в его весеннюю резиденцию — Аранхуэц, окруженный парками и лесом, зеленый остров посреди пустынных равнин и нагорий.
В те времена значительная часть Америки принадлежала Испании. Испанскими были Калифорния, Флорида, Луизиана, Техас, Мексика, средняя Америка с вест-индскими островами и вся Южная Америка, за исключением Бразилии, Патагонии и Огненной Земли.
Красно-желтый флаг развевался над огромной территорией — от 38° северной до 42° южной широты. Там господствовали нравы, мало изменившиеся со времен конкистадоров. Но метрополия, знавшая лишь «хозяйство» меча и иезуитского креста, выжимала до смешного ничтожные доходы из своих чудовищных по размерам колоний.
Мадрид чувствовал, что он ведет на нитке великана. И в Мадриде следовали политике всех бессильных и трусливых деспотий. Закрыть заокеанские владения от постороннего глаза, от всего мира! Пусть никто не переступает их границ. За торговлю с иноземцем американскому резиденту полагалась виселица, а в лучшем случае конфискация имущества. Бессрочная тюрьма ждала того, кто попытался бы собрать статистические данные или сведения об управлении в испанской Америке. За три столетия в испанскую Америку было допущено только шесть научных экспедиций. Путешественники снимали карту побережья, смотрели в трубу на звезды и присылали в европейские музеи немного сухой травы и птичьих чучел.
Мало кто решался углубляться в страну по большим рекам. Так, Солана поплыл в 1754 году по верхнему Ориноко и привел назад из трехсот двадцати пяти спутников всего тринадцать.
Что же сказал Гумбольдт королю? Несомненно, он призвал на помощь все свои дипломатические таланты. Он завел речь о колоссальных, еще неизвестных богатствах Америки, о золотом потоке, который польется в тощую испанскую казну в результате путешествия человека компетентного и самоотверженного. Он польстил Карлосу Четвертому Бурбону, уверив его, что так произойдет именно в его царствование. Гумбольдт обращался при этом и к сидящему перед ним громоздкому простаку-атлету и к истинной повелительнице Испании, королеве-итальянке Марии-Луизе, рыхлой, черной, унизанной драгоценностями, сластолюбивой, недоверчивой, гротескной, с лицом, похожим на раскрашенную маску.
Каких чувствительных струнок коснулся Гумбольдт в этих сумрачных душах? Случилось невероятное: он победил. Он увез из Аранхуэца письмо, в котором дон Уркихо удостоверял, что король предоставил его предъявителю право ездить, куда ему вздумается, по всей Америке, возить с собой инструменты, смотреть, что придет в голову, упаковывать в ящики кого и что угодно, и прочие, столь же неслыханные для чужестранца, отправляющегося в испанские владения, права! Силу письма друзья испытали уже в Корунье, над улицами которой торчали мачты судов, стоявших в гавани после рейса в Новый Свет. Комендант порта Клавихо прочел письмо и сказал:
— Фрегат «Пизарро» к вашим услугам, сеньоры.
Это походило на сказку. Гумбольдт почувствовал себя странствующим принцем. Но он решил воспользоваться до конца плодами своей дипломатической победы, самой блестящей из всех, какие ему приходилось одерживать. Он сказал, что хотел бы задержаться на острове Тенерифе, чтобы осмотреть Оротаву и знаменитый пик Тейде.
Клавихо поклонился:
— Капитан «Пизарро» будет счастлив следовать указаниям сеньора.
Однако прошло еще десять дней. Дул западный бриз. Ходили слухи об английских судах, блокировавших побережье.
4 июня густой туман застлал горизонт. Это был предвестник попутного ветра. 5 июня Гумбольдт послал письма Фрейеслебену, Моллю и Вильденову — короткие записки с нервными разорванными фразами: «У меня кружится голова от радости…»
В два часа дня «Пизарро» под парусами развернулся в узком и длинном выходе из гавани Коруньи к морю. Волны с шумом бились о скалы гранита и серого песчаника. С палубы был виден замок святого Антония. Там в цепях умирал отважный Маласпина. Его бросили в каземат без суда, по доносу, когда он вернулся из плавания, в котором пытался найти северо-западный проход вдоль берегов Америки.
Затем «Пизарро» прошел под башней Геркулеса, или Железной башней, возносившей на тридцать метров над скалой свои стены, осыпанные птичьим пометом, сложенные — толщиной в человеческий рост — еще римлянами. Город вдали сделался похож на кучу белых раковин на рыже-бурой, сожженной пылающим закатом земле.
Солнце село. Тусклый свет из рыбачьей хижины на мысе близ Сизарги стал меркнуть. Фрегат качало.
Остров драконова дерева
Они плыли по легендарному океану древних географов, океану, который фантазия прибрежных народов населяла некогда сказочными образами. В нем гасли ветры над липкой водой, похожей на асфальт, и солнце уходило за острова блаженных, в вечерние сады, где геспериды собирали золотые яблоки.
Они плыли по торной дороге смельчаков, раздвигавших мир великими открытиями.
Две с половиной тысячи лет назад тут прошли суда финикийцев в поход вокруг Африки. В конце XV столетия Васко да Гама и Колумб провели здесь свои каравеллы, — оба отправились искать Индию: один — на востоке, другой — на западе. Это море хранило следы легендарной и героической истории человечества, как хранят их тысячелетние караванные тропы в Азии.
7 июня «Пизарро» пересек параллель невысокого гранитного, похожего на несколько сломанных зубов мыса Финистерре, что значит «конец земли».
Дули слабые ветры, сменяемые штилями, океан охватывал корабль кругом глубокой синевы.
В одном месте опущенный термометр показал на два градуса выше, чем незадолго до того. Поперек океана шла теплая струя. Каждый раз, опуская термометр, Гумбольдт находил ее. Она тянулась на сотни миль, четко отделенная от окружающих гигантских масс воды, как горячая артерия.
![Александр Прозоров - Царская дыба [= Государева дыба]](/uploads/posts/books/48930/48930.jpg)
