Вадим Сафонов - Александр Гумбольдт
— Если бы мне удалось вернуться через Сирию… — решился вставить Гумбольдт.
— Какие пустяки! — перебил милорд. — Любым путем. Возвращайтесь любым путем. Мы поедем с полным комфортом. Собственное судно, разумеется, вооруженный конвой, хороший погреб и достаточно умелый повар. Иначе путешествия теряют смысл. Кроме того, я полагаю, необходимо взять двух или трех живописцев для зарисовки костюмов и монументов. Вы согласны со мной? Итак, до свидания в Неаполе!
И лорд-епископ удалился, играя тростью.
Весной 1798 года Александр Гумбольдт также уехал в Париж к Вильгельму, чтобы купить инструменты для экспедиции в Египет. Он ждал письма с назначением дня отъезда. Вскоре он узнал, что в Египет отправилась другая экспедиция, усаженная в крайней тайне на множество кораблей в Тулоне, — экспедиция Бонапарта.
Потом пришло и письмо. Оно извещало, что игривый лорд арестован в Милане по довольно основательному подозрению в том, что он затевает английскую интригу на нильских берегах.
Фрегат «Пизарро»
То не был Париж Марата и Робеспьера — революция пошла на спад, — то был Париж термидорианской директории. Но все еще революционный Париж, столица республики. И научная жизнь кипела в нем. Какой контраст с Берлином!
Комиссия, возглавляемая астрономом Деламбром, заканчивала измерение градуса меридиана, знаменитое измерение, из которого родилась новая единица длины — метр.
В полдень 15 прериаля VI года — 3 июня 1798 года — сомкнулись отрезки измеренной дуги между Мелуном и Льерсеном.
Гумбольдт стоял рядом с математиком Лаландом и прославленным мореплавателем Бугенвиллем. Бугенвиллю было семьдесят лет, но он держался молодцевато и мечтал о втором кругосветном путешествии.
— На этот раз, — сказал он Гумбольдту, — я направляюсь к Южному полюсу. Считайте этот разговор за предложение сопутствовать мне.
В Париже в то время работали во всех областях науки десятки людей замечательной одаренности, словно выплеснутые революционной волной.
Гумбольдт встречал этих людей в музеях, в институтах, у брата. Он сравнивал своих новых знакомых с гелмштедтским Байрейсом, будто выскочившим из времен Парацельса, и с венской окаменелостью, Портом.
Лаланд говорил:
— Прогрессу математики и астрономии в Париже нечего удивляться. У нас интегрируют генералы. Какая математическая голова у Бонапарта! Когда он в столице, он не пропускает ни одного заседания института.
И добавил усмехаясь:
— Он зовет меня дедушкой. Это потому, что он учился у Дажеле, моего ученика.
Тем временем Директория приняла решение послать вокруг света вместо Бугенвилля, у которого все-таки осталось больше энтузиазма, чем физических сил, капитана Бодена. Начались сборы экспедиции, которая должна была отплыть на трех корветах… Гумбольдту уже отвели место на корвете «Вулкан».
Пятилетнее путешествие! Он ходил сам не свой. Первый год — Парагвай и Патагония, второй — Чили, Перу, Мексика, Калифорния, третий — Южный океан, четвертый — Мадагаскар и пятый — берета Гвинеи!
Бугенвилль сам привел к нему пятнадцатилетнего сына.
— Я поручаю его тебе. Пусть он привыкает к тягостям морской жизни.
И старик заплакал.
Несколько раз, уходя из дому и сдавая ключ консьержке, Гумбольдт встречался с молодым человеком, тоже отдававшим свой ключ. Они отвешивали друг другу церемонные поклоны. Наконец они познакомились.
— Меня зовут Эме Бонплан, — сказал молодой человек. Он указал на ботаническую сумку: — Я ботаник.
Он был на четыре года моложе Гумбольдта. О себе он рассказал охотно. Он врач и плавал в Атлантике на фрегате республики, готовый применить свое искусство хирурга, как только заставят это сделать английские ядра. Затем он слушал Дезо, великого Биша и Корвизара. Стоит ли говорить, что каждый из этих троих — светило медицины. Однако Бонплану все-таки надоело пускать кровь и ставить клистиры, — увы, такова профессия врача! Но и отбивание породы от ископаемых костей, похожих на обломки окаменевшей палицы Геркулеса, как и потрошение морских ежей, также оказалось не тем, о чем он мечтал.
Больше всего он любит природу, живую и благоухающую. И вот сейчас он собирает цветы и травы.
Гумбольдт пришел в восторг, узнав, что и Бонплан едет с Боденом!
На корветах ставили мачты. Вечерами, оставаясь один, Гумбольдт читал «Эпохи природы» Бюффона и Бернардена де Сен-Пьера, который жеманным слогом рассказывал об острове, похожем на рай, где роскошные цветы и птицы, ярче алмазов, были свидетелями любви Поля и Виржини.
«Человек должен желать доброго и великого, — записал Гумбольдт. — Остальное зависит от судьбы…»
Розовый туман внезапно рассеялся. Директория, готовясь к войне, отменила дорогостоящую экспедицию.
Но нет, он все-таки поедет. Теперь он непременно поедет!
Перебраться в Африку, пересечь пустыню с попутным караваном, присоединиться к египетской армии… Шведский консул Скьелдебрандт обещал устроить переезд через Средиземное море на фрегате «Ярамас», который вез подарки алжирскому бею.
Гумбольдт простился с Вильгельмом (брат заплакал) и с парижскими друзьями, причем капитан Боден назвал его отъезд «расторжением брака» и шумно расхохотался. В Марсель Гумбольдт отправился с Бонпланом, самым недавним и уже самым близким другом.
Шведского фрегата не было. В ожидании путешественники собирали раковины и крабов на берегу, возле которого волны колыхали бурые лохмотья водорослей — фукусов.
Съездили в Тулон. На рейде стоял фрегат «Капризная» — фрегат Бугенвилля, обошедший вокруг света! Гумбольдт спустился в каюту. Он сел у окна и десять минут смотрел на сверкающее море.
Прошло два месяца. Ежедневно друзья взбирались на гору, откуда видны приближающиеся корабли. Наконец они узнали, что «Ярамас» разбился у берегов Португалии и экипаж его погиб.
Тогда Гумбольдт подрядил в марсельской гавани барк, который должен был перебросить их на африканский берег. Но восемь дней свирепствовал шторм. Затем им отказали в паспортах. Только долгое время спустя выяснилось, что и за это им следовало благодарить судьбу. В Тунисе были перебиты все пассажиры-французы и вообще все приехавшие из Франции.
Открытой осталась одна дорога — в Испанию. В самом конце 1798 года Гумбольдт и Бонплан отправились туда.
В деревнях, укрывшихся среди фисташковых рощ, жили нищие. В харчевнях не было хлеба. Но Гумбольдт жадно смотрел на пальмы и розы, и ему казалось, что никогда до этого момента он не видел деревьев и цветов.
4 марта 1799 года путешественники уже стояли на террасе дворца Инфантадо в Мадриде.
![Александр Прозоров - Царская дыба [= Государева дыба]](/uploads/posts/books/48930/48930.jpg)
