Иван Рахилло - Московские встречи
Должен чистосердечно сознаться, что мы, молодые, в те годы излишне увлекались сюжетными построениями и словесным украшательством, да и не только молодые…
Много сил и энергии ушло у нас на пустяки и побрякушки. И как жалеешь теперь о том, что не всегда прислушивался к советам своего старшего товарища!
Дмитрий Андреевич рекомендовал описывать только то, что хорошо знаешь: родную природу, знакомые места, свои переживания и наблюдения, советовал вести дневники.
— Впоследствии спасибо мне скажешь. Из этих как будто бы и малозначащих записей потом и создаются художественные произведения. Так работали и Толстой, и Чехов, и Горький. У нас почему-то это мало прививается. А зря…
Никакая, самая изощренная человеческая фантазия не может поспорить с живой жизнью, — говорил он. — Однажды студентом ехал я на фронт в теплушке вместе с казаками. С ними следовали и кони. Ни одному писателю не пришло бы в голову назвать так своих коней, как окрестили их казаки. Здоровый мохнатый жеребец, например, носил имя… Матрёна! У казака-хозяина, оказывается, когда-то была зазноба, такая же здоровая и рослая, и звали её Матреной. Вот, поди ж, придумай такое! А какая выразительная подробность. Не правда ли?
Только что закончился урок рисунка. Выхожу с товарищами по факультету из здания Вхутемаса на Рождественку. Уже темнеет. Проходя мимо подъезда Гиза, также расположенного на Рождественке, встречаю Фурманова. У него усталый вид, и даже серая его шапка надета небрежно как-то наспех, на макушку, без присущего ему военного изящества. Под рукой у него неизменный портфель, до отказа набитый рукописями.
Помимо редакторской работы в Гизе, Фурманов занят в Истпарте, несёт большую кучу различных общественных нагрузок и одновременно заканчивает Московский университет по отделению языка и литературы.
— Засосала меня эта редакторская работа, — он со вздохом показал на портфель, — и писать некогда…
Спускаемся по Кузнецкому, потом по Петровке выходим на бульвары. В тишине московского вечера плывут медленные звоны церквей.
Дмитрий Андреевич сетует на отсутствие времени для творческой работы. Писать удаётся только по выходным дням.
— Пришёл к выводу, что работать лучше всего с утра. Пока голова свежая. Но особенно хорошо работать по воскресеньям, когда в перспективе у тебя полный день и торопиться никуда не нужно. А то сидишь, сидишь иногда за листом бумаги, и время летит, и ни одной строки из себя выжать не можешь. Мучительное это состояние…
Я теперь завел у себя специальные папки с различными подготовительными материалами и вырезками из газет и журналов, — говорит Дмитрий Андреевич. — Каждую бумажку помечаю, куда именно и на какую страницу она предназначена. Заметил ещё одну особенность: вначале, когда садишься за стол, работа, как правило, не клеится, идёт со скрипом. Поэтому я стал прерывать работу на таких местах, откуда на следующий день было бы легче начинать писать дальше. Всё это познаешь, к сожалению, на собственном опыте и с большим запозданием… А учебников и руководств на эту тему пока не создано. А следовало бы. Мне очень хочется поделиться с молодыми писателями своим небольшим опытом, но вместе с тем послушать и стариков, перенять у них кое-что для себя полезное. Писательское ремесло требует постоянного совершенствования.
В те дни Фурманов работал над рукописью романа «Мятеж».
Встречаясь с писателями «Октября», «Молодой гвардии», «Рабочей весны», близкими ему по творчеству, Фурманов с дружелюбным вниманием относился и к талантливым писателям других литературных направлений. С глубокой симпатией отзывался он о Всеволоде Иванове и Леониде Леонове. Маяковский привлекал его своей сильной натурой поэта-полемиста. Но больше всех любил Фурманов Есенина. Поэт часто приходил в Госиздат и читал Дмитрию Андреевичу свои новые произведения. Ему же он прочитал и «Анну Онегину». Есенин всегда внимательно прислушивался к высказываниям Фурманова. Встречи бывали и помимо Госиздата. Известен эпизод, когда Фурманов, Есенин и ещё несколько писателей ездили под Москву, на дачу к одному литератору. Гости до зари слушали стихи Есенина, и Дмитрий Андреевич при всех дружески обнял и расцеловал поэта.
Окружение Есенина тревожило Фурманова. Он в какой-то степени считал и себя ответственным за его литературную судьбу.
После одной нашумевшей истории, случившейся по вине этих так называемых «друзей» поэта, Фурманов грустно заметил:
— Да, здесь какой-то недосмотр и с нашей стороны. Жаль Сергея, русский талант, не находя выхода, как правило, уходит в кабак. А ведь он пытается вырваться из этого чуждого и омерзительного окружения бездарных пропойц. И наш долг — поддержать его. У нас Есенина окружают какие-то неизвестные личности, за границей он схлестнулся с этим диким черкесом Кусиковым. Неладно всё это…
Кусиков — сын армавирского владельца мануфактурного магазина, всю жизнь прожил в городе и был исключён из гимназии за неуспеваемость. Легенду о своей дикости он создал сам, адресуясь в своих произведениях к памяти далёких предков, обитателей предгорий Северного Кавказа.
Рассказываю об этом Дмитрию Андреевичу.
— Вот видишь, как все в жизни сложно, — замечает он, — даже и меня, опытного и бывалого человека» ввели в заблуждение. Раз, мол, черкес, значит уж и дикий. Отсюда вывод: изучай жизнь и людей во всех направлениях, вглубь и вширь — внакладе не останешься. А Есенина от всей души жаль…
В Москве проходит конференция, посвящённая вопросам литературы. Простуженный Фурманов не пропускает ни одного заседания. Мокрый и разгорячённый, выходит он на улицу. Резкий весенний ветер пронзительно дует вдоль голых, безлюдных бульваров.
После жарких споров Дмитрий Андреевич и на улице не успокаивался, глаза его продолжали в темноте сверкать от возбуждения.
Стараюсь отвлечь его, перевести разговор на какую-либо другую тему: о погоде, о фамилиях.
— Наша фамилия на родине произносилась с ударением на букву «а» — Фурмановы, — поясняет он, постепенно успокаиваясь. — А потом как-то незаметно ударение перешло на «у». Теперь я стал Фурманов. Мне кажется, это менее благозвучно.
И забыв уже о своих заседательских спорах, Дмитрий Андреевич с увлечением переходит к любимой теме — о писательском труде, о связи художника с жизнью. Об этом он готов говорить в любое время.
— К жизни надо приглядываться, в ней много чудес. И она не нуждается ни в каких формальных ухищрениях. Как говорил один из русских художников: чтобы верно изобразить натуру, бери на кисть краски столько, сколько нужно, и клади её на холст туда, куда это нужно. Только и всего. Из подмеченного отбирай самое приметное, что ярче всего может характеризовать твою мысль. Умелым подбором таких фактов, образов, слов, ассоциаций ты разожжёшь воображение читателя, разбудишь в его душе поэтические картины. Но самое важное — это правдиво показывай внутренний мир героя. На первом месте всегда должен быть человек, с его мечтаниями, радостями, надеждами и преодолениями невзгод…
