Абрам Рейтблат - Фаддей Венедиктович Булгарин: идеолог, журналист, консультант секретной полиции. Статьи и материалы
Хотя газетные статьи г-на Булгарина переведены на разные языки, они снискали г-ну Булгарину известность только среди соотечественников; зато романы, которые он опубликовал впоследствии, позволили также и чужестранцам оценить его таланты. Первым явился “Иван Выжигин, или Русский Жилблаз” (СПб., 1828, 4 тома in 8) и был переведен на французский г-ном Ферри де Пиньи (Paris, 1828, 4 тома in 12o); за ним последовал в 1830 году “Петр Иванович, продолжение Русского Жиль Блаза”, переведенный на французский тем же переводчиком (Paris, 1832, 4 т. in 12o). Годом позже вышел из печати исторический роман “Димитрий Самозванец” (СПб., 1832); французский перевод его (4 тома in 12o, Paris, у Левро) выполнен г-ном Виктором Флери и сопровожден историческим предисловием и предуведомлением издателя, г-на Брифа. Все названные сочинения весьма увлекательны; последнее обличает глубокое изучение истории России в начале XVII века и может привлечь к оной внимание публики»[142]. Биография эта написана журналистом и историком России Иоганном Генрихом Шницлером (1802–1871), который в 1823–1828 гг. жил в России в качестве домашнего учителя и, скорее всего, был знаком с Булгариным и Гречем. В ней явно использованы сведения, которые могли исходить только от самого Булгарина, и вне зависимости от того, получил ли их Шницлер непосредственно от него или от кого-либо из французских переводчиков Булгарина (например, от Ферри де Пиньи, который обращался к Гречу за сведениями о Булгарине и, видимо, получил их[143]), она явно воспроизводит булгаринскую версию биографии. Любопытно, что в «зарубежной» версии Булгарин не скрывает ни недовольства службой в русской армии, ни своей службы в наполоновских войсках. Кроме того, он подчеркивает свою «польскость», зная, что французы с симпатией относятся к полякам.
Важным этапом создания булгаринской биографии является публикация в 1849 г. в Справочном энциклопедическом словаре, издаваемом К. Краем и редактируемом А. Старчевским, статьи о Булгарине. Это первая в России его печатная биография. Старчевский сделал попытку заказать статью самому Булгарину, но тот отказался, что весьма любопытно в свете постоянных его усилий по построению позитивного биографического образа. Булгарин писал Старчевскому 14 марта 1849 г.: «С трудом, по недостатку времени, написал я биографию моего благодетеля [врача С.Ф. Гаевского] – но для своей решительно не имею времени. Год моего рождения известен вам – число и заглавия сочинений известны из каталогов, итак пишите, с Богом, и судите, как вам угодно. Поставьте меня хотя ниже всех – это ваше дело. Прошу об одном – и ЗАКОННО: не говорить о политической жизни – а просто: родился, написал, издавал то и то, дурно или посредственно и проч.»[144]. Тем не менее словарная статья воспроизводит ту трактовку жизни Булгарина, которую задавал он сам. Там приводятся сведения о времени и месте рождения, учебе в кадетском корпусе, службе в русской армии, а про службу во французской армии не сказано ни слова: сообщается, что после окончания финского похода «он оставил военную службу и отправился в Варшаву, где жили его родные. Здесь он написал несколько юмористических и поэтических произведений (после 1814 г.)». Далее речь идет о его жизни в Петербурге и литературной деятельности, причем он назван «одним из первых наших литераторов» и сказано, что «характеры и типы, встречаемые в сочинениях Ф.В., часто весьма счастливо подмечены в живом обществе, и вообще это лучшее, что только наша литература имеет в этом роде; язык его более ослепительный, чем энергический»[145].
Пока Булгарин был жив, он был держателем своей биографии, то есть мог предоставлять публике те сведения о своей жизни, которые рисовали его в нужном свете, и интерпретировать их так, как было выгодно ему, а попыткам представить его как отрицательного персонажа мог сопротивляться – как выступив в печати, так и обращаясь в судебные и административные органы. После его смерти создателями его биографии стали другие.
На втором этапе (в течение некоторого времени после смерти Булгарина) идет борьба двух трактовок его деятельности. Обычно после смерти известного человека (а Булгарин, безусловно, относился к числу таковых) появляется немалое число некрологов, в которых дается его биография (нередко впервые) и подводится итог его жизни. И хотя принято считать, что «о мертвых или хорошо, или ничего», но случалось и так, что часть некрологов носила негативный характер. В качестве примера можно сослаться на некрологи О.И. Сенковскому – С.С. Дудышкина в «Отечественных записках» (1859. № 2) и М.Н. Лонгинова в «Русском вестнике» (1859. № 7). В случае Булгарина поразительно, что некрологов в газетах и журналах практически не было. В созданной им «Северной пчеле» смерти Булгарина было уделено лишь несколько строк (1859. № 190; ср. аналогичную информацию в журнале «Иллюстрация» – 1859. № 35), а когда в издаваемом Академией наук Месяцеслове, содержащем отдел некрологов за год, был помещен краткий некролог, в котором говорилось, что Булгарин «своею деятельностью много способствовал к оживлению литературы и к распространению любви к чтению»[146], это вызвало гневную отповедь в «Московских ведомостях»[147].
Пока оставались люди, знавшие Булгарина, делались попытки построить биографию как отражение противоречий его личности, с воссозданием и положительных, и отрицательных сторон. В качестве примера можно привести два биографических очерка, написанные его хорошими знакомыми – Н.И. Гречем и О.А. Пржецлавским. Очерк Греча «Фаддей Булгарин» был написан в начале 1860-х гг., т. е. вскоре после смерти Булгарина, а опубликован в «Русской старине» в 1871 г. (№ 11). Разругавшийся с Булгариным в 1850-х гг. Греч пишет о его литературном таланте, признает, что он был «человеком не злым, добрым, сострадательным, благотворительным и в минуту порыва готовым на пожертвование», и отводит многие упреки Булгарину, в частности утверждает, что он не занимался доносительством и что его нельзя упрекать в переходе во французскую армию, поскольку «Россия была тогда с Франциею в дружбе и союзе. Булгарин был поляк <…> следственно, переход его не был ни бегством, ни изменою»[148]. Но при этом Греч обвиняет Булгарина в тщеславии и корыстолюбии, являвшихся следствием его польского происхождения.
Столь же противоречив и очерк Пржецлавского, который писал: «…оценка его таланта и личного характера отличалась и до сих пор отличается диаметральным противоречием суждений. Мне не случалось встретить беспристрастного о нем мнения, то есть такого, которое, со всею справедливостью, определяло бы, какая доля приходится на его заслуги, а какая на недостатки. Одни превозносят – первые непомерно, другие осуждают безусловно все его поприще. И те, и другие забывают, что как в этом, так и в большей части случаев истинная истина (la vérité vraie) находится не на противоположных полюсах, а на середине или к ней близко»[149]. По-видимому, из-за того, что в очерке немало положительных оценок Булгарина, он с трудом попал в печать. По крайней мере Пржецлавский в те годы помещал свои воспоминания в «Русской старине», а очерк о Булгарине – единственный, появившийся в ином, гораздо менее распространенном издании (Русский сборник. СПб., 1877. Т. 2, ч. 1). Пржецлавский писал о древности рода Булгарина, его уме, наблюдательности, остроумии, таланте журналиста, но при этом отмечал случаи его «литературной недобросовестности» – плагиат, рекламирование магазинов и лавок за вознаграждение и т. д.