Елена Якобсон - Пересекая границы. Революционная Россия - Китай – Америка
Семья придерживалась либеральных взглядов, свойственных многим тогдашним русским интеллигентам, однако большевистская революция 1917 года вынудила их покинуть родину. В 1919 году они оказались в Омске. В 1919-1922 годах Сибирь была охвачена Гражданской войной, белые, красные и разрозненные группы, боровшиеся за свои собственные интересы, — партизаны — занимали города, потом сдавали их и отступали, потом опять их захватывали. И.С. Зарудный нашел работу в Японии и оставил свою семью на время в Сибири. Г-жа Зарудная была членом партии социалистов-революционеров, находившихся в оппозиции к большевикам. Когда Омск захватили большевики, ее арестовали и в 1921 году казнили. Шестеро детей остались на руках у Мани и старой няни. С помощью друзей, среди которых был американец Чарльз
Крейн[ 3 ], фабрикант и предприниматель из Чикаго, И.С. Зарудному удалось переправить семью в Харбин, где они теперь все вместе и жили. Он был по профессии инженер, нашел работу на Китайско-Восточной железной дороге и обустроил дом для своих детей.
И.С. Зарудный был замечательным, остроумным, обаятельным мужчиной, хорошо воспитанным и не забывавшим о своем общественном положении. Он прекрасно справлялся с выводком детей, которые наперебой старались обратить на себя его внимание и любовь. Старшая его дочь Маргарита, или Муля, как прозвали ее в семье, была моей первой учительницей английского языка. Ее порекомендовали моей маме в школе, и она регулярно приходила заниматься со мной английским весь мой первый школьный год. С остальной семьей я познакомилась гораздо позже, когда мы с Еленой стали близкими подругами. Единственным мальчиком в этом «бабьем царстве» был Сергей, умный и с чувством юмора, но старше меня и редко удостаивавший нас своим обществом. Елена, умница и, кажется, любимица отца, была следующей по возрасту. Их сестра Таня любила спорт. Помню, с каким увлечением играла она в теннис. Дальше шла красивая и кокетливая Зоя. Она много хихикала и гордилась тем, что могла запросто отбить у сестер любого ухажера. Маленькая Катя, самая младшая, обыкновенно «терялась в толпе», но отец и Маня старались не дать ей почувствовать себя забытой и обделенной вниманием. Однако их усилия не принесли ожидаемых результатов: когда я встретила Катю много лет спустя, она постоянно жаловалась, что сестры ее «игнорировали» и вообще мир устроен «несправедливо».
Семья Зарудных приняла меня как родную, я участвовала в их семейных праздниках, ездила с ними на прогулки и пикники. Муля, Елена и Таня по очереди поверяли мне свои тайны. Я поражалась их жизнерадостности, энергии, их бурным ссорам и соперничеству. Но они очень быстро прощали друг другу то, что минуту назад казалось «непростительным грехом».
Бывало, Елена, в слезах, кричала одной из своих сестер: «Я с тобой больше никогда разговаривать не буду! Я тебя ненавижу!» Тут же на помощь призывалась Маня. Я ожидала трагических последствий, но на следующий день обнаруживала обеих сестер мирно сидящими на диване и вышивающими крестиком какой-нибудь коврик. Это занятие, кстати, ввела Маня в качестве коллективного труда семьи и друзей: она считала, что безделье к добру не приводит, что руки должны быть всегда заняты. По сравнению с ними я жила в призрачном мире, в котором не было места настоящей жизни и страсти.
Дружба с Еленой была очень важна для меня. Мы часто читали стихи, подолгу гуляли по городу. Любимым местом наших прогулок было русское кладбище. Мы бродили по дорожкам, читали надписи на плитах и памятниках, пытаясь вообразить себе жизнь этих умерших русских. Было грустно, но не очень, потому что мы знали, что наша жизнь еще впереди, и она казалась нам очень, очень длинной...
Понемногу я втянулась и в школьную жизнь, полюбила уроки истории и литературы. Я даже стала ходить на танцы. Подростком, однако, я избегала общества мальчиков, не знала, как реагировать на оказываемое мне внимание. Иногда на переменах мне передавали записки, где было написано что-то вроде: «Ты самая красивая девочка в нашей школе» или более драматично: «Если ты не посмотришь на меня на следующем школьном балу, я умру! Я тебя люблю». Эти записки нагоняли на меня панику.
Ухаживание происходило по давно отработанной схеме. Мальчик провожал девочку домой и нес ее книги. Девочка могла пригласить его к себе домой и сидеть с ним в гостиной, или мальчик заходил в воскресенье либо в какой-нибудь праздник и просил разрешения приходить в гости или пойти с девочкой гулять. Никто ни разу до меня не дотронулся, никто не пытался поцеловать.
Мальчики с нетерпением ожидали русской Пасхи, потому что на заутрене, когда священник восклицал: «Христос воскресе!», все прихожане отвечали дружно: «Воистину воскресе!» и троекратно целовались, тут-то мальчики имели возможность поцеловать нравящихся им девочек. На пасхальной службе всегда было очень много народа, но я, к отчаянию своих поклонников, уже не ходила в церковь.
На первое свое свидание я отправилась, когда мне было шестнадцать лет. Юра ходил в другую школу. Наши семьи дружили, бывали друг у друга в гостях, так мы и познакомились. Ему было восемнадцать, он был высок, темноволос, красив и считал себя опытным светским мужчиной. Он пригласил меня в театр.
Мама настояла, чтобы я надела не школьную форму, а единственное мое выходное платье, темно-синее с белыми манжетами, широким белым воротником и множеством пуговиц до самого подбородка. Волосы мои были собраны в пучок, и я выглядела застенчивой молоденькой девушкой, прямо со страниц какого-нибудь русского романа XIX века.
В тот вечер давали венскую оперетту, полную эротических намеков. В такие моменты я опускала голову или отворачивалась от сцены. Для любого нормального мужчины это свидетельствовало бы о задержке развития, но молодому человеку, воспитанному на русской литературе
XIX века, это говорило о моей чистоте и невинности. Я была «тургеневской девушкой», а ему отводилась роль «лермонтовского героя».
После представления Юра хотел отвезти меня домой на такси, но я отказалась: я слышала всякие девичьи разговоры о тех ужасных вещах, которые могут случиться с «приличной девушкой», если она окажется в такси ночью с молодым человеком. Был холодный зимний вечер, улицы лежали под снегом. Юра нанял сани, запряженные лошадьми, что было, конечно, намного романтичнее такси и давало ему законную возможность обнять меня за плечи. Сани летели по пустым белым улицам, и Юра крепко держал меня всю дорогу. Он жил на другой стороне города, ему еще надо было целый час ехать туда на санях (на такси это было бы гораздо быстрее). Прощаясь со мной у нашей двери, он многозначительно произнес: «Спасибо, спасибо тебе за незабываемый вечер». «Мне тоже было очень приятно», — неловко ответила я и поспешила войти в дом.
