Михаил Ребров - Космические катастрофы. Странички из секретного досье
— Уже снял.
— "Алмаз-два", что наблюдаете? — включилась в диалог "Заря".
— Кавказ, Кавказ, — кричал Алексей. — Кавказ вижу под собой! Начинаю отход… И тотчас прозвучали слова командира:
— Я — "Алмаз". Человек вышел в космическое пространство. Человек вышел в космическое пространство. Находится в свободном плавании…
Потом начался разговор между "Алмазами". На земле принимали и прослушивали.
— Леша, подходи к шлюзу, вижу тебя хорошо.
— Отход влияет на корабль в целом. Я это чувствую.
— Я тоже, Леша. Сделай еще один отход.
— Сейчас…
— Хорошо отошел. Отлично. Как дела, Леша?
— Отлично! Отлично!
Алексей глянул на Землю. Она показалась плоской, только кривизна по краям была окрашена в цвета радуги.
— А земля все-таки круглая! — весело засмеялся он и подался вперед.
Беляев контролировал работу товарища. Он только единожды потерял Алексея из виду, когда тот нырнул под корабль и вышел из поля зрения телекамеры. Он слышал, как Алексей задевал ботинками за корабль, как шарил руками по стенке.
— Леша, две минуты осталось, пора возвращаться! — предупредил после прохождения контрольного времени.
— Понял.
— "Заря", — доложил Беляев. — Все сделано по плану. "Алмаз-два" готовится к входу.
И уже более строго своему напарнику:
— Леша, время!
— Иду, иду, — отозвался Леонов.
Он подтянулся к обрезу люка. Инструкция предписывала "входить" ногами вперед. Алексей попробовал, но втиснуться в шлюз не смог. Напрягся, пошевелил ногами — мертвый номер. Еще раз, еще — все напрасно. Только сейчас он заметил и осознал, что скафандр в вакууме повел себя иначе, чем предполагалось — раздулся, стал жестким. Сил втиснуться в отверстие шлюза не хватило. "Мне конец, — подумал сначала спокойно, но тут же почувствовал, что сердце готово вырваться из груди. — Конец, дурацкий конец!"
— Леша, что у тебя? — спросил Беляев каким-то странным голосом. — Леша…
— Чертовщина какая-то, я не могу войти.
— Почему? Что мешает?
— Скафандр…
Наступила пауза, томительная, давящая, звенящая тревожной тишиной.
— Паша, это серьезно. — Алексей дышал прерывисто и тяжело. — Я попробую влезть головой.
— Пробуй! Все пробуй! Только не волнуйся, я подстрахую, Леша.
Леонов стал пробовать "обратный вариант". Руки не слушались, пот заливал глаза, в горле хрипело, клокотало, булькало, в висках стучало, и он отчетливо слышал этот глухой нарастающий шум. Начал пробираться головой вперед, подтягиваясь на уставших руках и упираясь коленями. Ноги соскальзывали. Каждый сантиметр продвижения давался огромным трудом.
"Еще чуть-чуть, еще…" Это был безмолвный, душераздирающий крик, когда все человеческое существо лишь одно горло и ком боли и отчаяния. Отказ принять смирение, гнев и протест — все слилось в этом безмолвном душащем крике.
Наконец он втиснулся, переполз в кабину, втянул камеру и тяжело выдохнул. Беляев смотрел на него с немым вопросом в глазах.
… "Восход-2" продолжал полет. Седьмой, восьмой, девятый виток… Королев успокоился: "Главное сделано, остальное — приложится". В тот момент он не мог даже предположить, что основные сюрпризы судьба уготовила на потом.
В три часа ночи генерал Каманин ушел с командного пункта отдохнуть, а в семь утра его подняли по тревоге. В зал управления не вошел — вбежал. Королев уже был там. Бледный, встревоженный. Давление в баллонах наддува кабины корабля упало с 75 до 25 атмосфер. Дальнейшее падение могло привести к полной разгерметизации и вынужденной посадке. Главный конструктор приказал внимательно просмотреть телеметрию: может быть, идет цифровая ошибка? Но опасения подтвердились.
Виток консультаций. 90 минут ушли на проработку причин и вариантов. Время торопило. И вот Юрий Гагарин передал на борт распоряжение о посадке. "Алмазы" сделали все, что предусмотрено в таких случаях, удобнее устроились в креслах, пристегнули ремни, установили в нужные положения все тумблеры. По приборам "читали" что и в какой последовательности вступает в работу. Секунда, другая… Но почему нет включения тормозного двигателя? Нет вибрации? Центр управления выдал команду на борт, корабль уже на "финишном" участке, а показатель спуска не подтверждает, что они пошли вниз. Командир тронул тумблер связи.
— "Алмазы"! Я — "Заря", — отозвалась Земля голосом Гагарина. — Вы слышите меня? — Юрий говорил спокойно, хотя речь шла о весьма тревожном: не сработала автоматика спуска. — Продолжайте полет, — закончил Гагарин. — Остальное — чуть позже.
На орбите ждали сеанса связи и мысленно проигрывали свои действия по тем вводным, которые отрабатывали на тренировках. К аварийному варианту Беляев и Леонов были подготовлены, но создавшаяся ситуация отличалась от учебной тем, что не допускала ошибочных решений.
— "Алмазы", вам разрешается ручная посадка на следующем витке. Как поняли? — включилась "Заря".
— Вас понял. Ручная посадка на восемнадцатом витке, — без тени тревоги ответил Беляев.
В народе говорят: "Одна беда не приходит". Или "Пришла беда — открывай ворота". Им на себе довелось испытать правоту этих слов. В какой-то момент "Алмазы" заметили, что началось "закислораживание" атмосферы в корабле. Прибор показывал — парциальное давление кислорода поднялось до 460 миллиметров. Им стало не по себе. Они понимали, сколь это опасно. Малейшее искрение в контактах и реле автоматики или при переключении тумблеров могло вызвать пожар и взрыв. В памяти всплыл трагический случай, происшедший с их товарищем Валентином Бондаренко в барокамере, еще до старта первого "Востока". Тогда парциальное давление было много меньше — 436. (27 января 1967 года пожар в кабине американского корабля "Аполлон-1" по причине "закислораживания" стоил жизни астронавтам Гриссому, Уайту и Чаффи.)
Леонов отвел взгляд от прибора.
— Паша, — неожиданно начал он, — что тебе говорил Сергей Павлович, когда мы садились в корабль?
Хотелось не думать ни о Бондаренко, ни о давлении кислорода, ни о чем плохом.
Командир не ответил. Алексей записал в бортжурнал время и показания приборов: "Пригодится для будущего, если что". Им повезло: ничего не искрило, не коротало. Повезло вдвойне — сработал клапан разгерметизации. (Напомню: они были в скафандрах, через пять лет разгерметизация "Союза-11" будет стоить жизни Г.Добровольскому, В.Волкову и В.Пацаеву.)
Потом началась закрутка. Корабль потерял ориентацию. Без нее — о посадке не могло быть и речи. Перспектива остаться на орбите обещала медленную мучительную смерть. Но эту мысль оба гнали от себя. Каждый понимал: неверное движение руки, торопливость, потеря самообладания — и космос не отпустит их.
