Михаил Ребров - Космические катастрофы. Странички из секретного досье
— Американцы готовят подобный эксперимент на корабле "Джемини". И хотя они собираются для начала лишь разгерметезировать кабину, представят это как выход в космос. Как свой полный успех. Если мы пошлем еще один беспилотный корабль, нас обгонят…
Он говорил это как бы себе, но обращался к космонавтам. Можно только предполагать, о чем Королев терзался тогда. Но все это будет не более, чем предположение. Для себя же представляю так. В жизни каждого бывают минуты, когда он должен сделать выбор между честью и бесчестьем, совестью и подлостью, правдой и ложью. Минуты, которые обязательно аукнутся впоследствии, даже через много лет, как бы мы не старались забыть свой недобрый, жестокий поступок, если его совершили. А если нет? Если все это самоедство, извечные сомнения, боязнь риска?..
Алексей и Павел молча смотрели на Главного, по лицу которого пробежала тень, — обман тоже дело непростое. Королев вдруг почувствовал, что не безудержное стремление быть первым руководит им, а нечто иное, вовсе не личное, что он теряет уверенность в своей правоте. Нет, он не мучился вопросом: почему же люди научились спокойно лгать? Лгать с легкостью и в мелочах жизни, и в сложные ее часы, не думая, что это дурно, что ложь даже во спасение — свое или чужое — оборачивается тяжкими последствиями, а то и крушением. У лжи нет и не может быть оправдания. Никакого! Ее не спишешь на кризис духовности, на время, на обстоятельства. Честный человек ни при каких обстоятельствах не пойдет против своей совести.
Не знаю — эти ли мысли владели Главным конструктором, но он резко поднял тяжелую, вдавленную в плечи голову и на выдохе произнес:
— Я рискую! Как отец понимаю, что рискую… Но как инженер, знаю: стопроцентной надежности и гарантии нет вообще. Нет! Еще не создана такая техника. А то, что мы делаем, чрезвычайно сложно и потому…
Он посмотрел на ребят испытующе: поняли ли они его? Они все поняли. И то, что это первая проба, что риск велик, что в ожидании неожиданного вряд ли можно все предусмотреть. К тому же они настолько созрели для этого старта, что если откладывать полет — перекипят.
— Подготовка ракеты проходит нормально, — продолжил Королев. — Ну а там вам самим придется оценивать обстановку и принимать разумные решения. Самим! Ваша жизнь и судьба эксперимента в ваших руках. Если заметите неполадки, не лезьте на рожон. Поняли? Ну и хорошо. А сейчас — спать, завтра у вас тяжелый день…
18 марта 1965 года. Утро началось с привычных ритуалов. Когда надевали скафандры, Беляев не удержался: "А знаешь, Леша…" Алексей поднял голову. Он знал эту привычку командира начинать с вопроса, а после паузы отвечать самому.
— Слушаю, Паша.
— Вот так неторопливо мой отец в тайгу на охоту собирался. Каждую портянку по полчаса наматывал…
— В тайгу налегке не пойдешь, — согласился Леонов. Алексей неуклюже поднялся со стула, пошаркал ногами, попробовал развести руки в сторону. Скафандр сковывал движения, но поддавался.
— Я, кажется, готов, командир.
— Я тоже, — отозвался Беляев.
Леонов: «Я помню все до мелочей»
Перед посадкой в лифт Королев повторил сказанное накануне: "Нужен серьезный эксперимент. Если случатся неполадки, принимайте разумное решение". И в самый последний момент, обращаясь к Леонову, добавил:
— Ты там особенно не мудри, только выйди и войди. Попутного тебе солнечного ветра!..
Леонов первым садился в корабль, поскольку его кресло дальше от люка. Королев тронул за плечо и ободряюще кивнул: "Удачи". С Беляевым Главный говорил дольше. Алексей не слышал их разговора. Когда Павел появился в корабле, ему показалось, что командир чем-то озабочен. Их взгляды встретились.
— Пристегнулся? — спросил Беляев, хотя видел, что товарищ его в полной готовности.
— Пристегнулся…
— "Алмазы", проверьте заставки и наддув, — включилась "Заря". — Как самочувствие?
— Нормальное, — отозвался Беляев. — Я — "Алмаз-один", повторяю, самочувствие нормальное.
«Алмазы» в «Восходе-2». Идет предстартовый отсчет.
Когда включилась автоматика запуска, в динамике раздался голос Королева:
— Я — "Двадцатый"! Счастливого пути, "Алмазы"!
Заработали двигатели первой ступени ракеты-носителя. Началось покачивание, потом вибрации, перегрузки. Наконец — невесомость. В кабине мягко светились шкалы приборов, цветными полутонами играли информационные табло. На пульте управления шлюзовой камерой холодно поблескивали металлические тумблеры с лаконичными обозначениями: "Люк ШК", "Клапан ШК", "ШК". И рядом — "Люк СА", "Клапан СА", "СА".
ШК — шлюзовая камера, СА — спускаемый аппарат.
Алексей сделал полный вдох и повернул голову в сторону командирского кресла. Павел кивнул: "Пора!" Он помог Леонову надеть ранец с автономной системой жизнеобеспечения. Каждое движение было подчинено жесточайшему графику. Руки сами находили нужные тумблеры, застежки, кнопки. Космонавты выровняли давление в кабине и шлюзовой камере, опустили забрала гермошлемов, надели перчатки.
— Пошел, Леша! — Беляев взглянул на часы и легонько подтолкнул друга.
"Заря" запросила:
— Как дела, "Алмазы"? Сверим часы, ведите репортаж.
— Я — "Алмаз-один", самочувствие в норме. Все в норме. Восемь часов пятьдесят пять минут. Леша вошел в шлюз.
— Горит зеленая лампочка, — голос Леонова был спокоен.
— Так и должно быть, — уточнила "Заря".
— Люк СА открыт, давление в шлюзе 0,7, кислород — 130.
— Продолжайте.
— Принято.
— Я — "Алмаз-два", давление растет… Открываю клапан ШК.
— Давление в скафандре 0,35, - сообщил Беляев. — Контроль продолжаю…
Королев взглянул на часы, достал из кармана платок, развернул, потом снова сложил и убрал. Приближалась основная операция.
— Леша, как ранец? — услышал он голос Беляева.
— Ранец открыл, — отозвался "Алмаз-два". — Открываю люк ШК.
Алексей медленно передвигался по шлюзовой камере.
— Люк ШК открыт, — повторил Беляев. — Приготовиться к выходу.
— К выходу готов.
Королев почувствовал, как в сердце кольнуло. Он потер рукой грудь и задержал дыхание. Боль повторилась. Потом отпустила. На какое-то мгновение ему показалось, что связь с бортом прервалась. Пауза затягивалась, и это пугало его. Он потянулся к микрофону и тут же услышал:
— Я — "Алмаз-два". Нахожусь на обрезе шлюза. Самочувствие отличное. Подо мною облачность, море… А солнце какое! Слепит…
Он не говорил. Он кричал. Это были секунды волнения и радости. Секунды упоения необычностью и красотой.
— Леша, не забудь снять крышку с камеры, — голос Беляева.
