Анатолий Марченко - Пограничники
— Это я понимаю, — отвечал Коробицын. — А вот брат мой Александр так, я думаю, недопонимает.
— А ты ему разъясняй. — предложил Бичугин. — Каждый каждому должен быть в помощь. Землякам своим — Болгасову да Власову — ты помогаешь? Вот и брату помоги.
— Он меня не послушает, — отвечает Андрей. — Он старшой.
Они помолчали.
— Да, я тогда в Куракине много недопонимал, это правда, — промолвил Андрей. — Темная у нас деревня, и народ темный. Теперь знаю… Обучился…
И вдруг они услышали отдаленный выстрел.
Тотчас же раздалась команда:
— В ружье!
Со всех сторон бросились бойцы к винтовкам, на ходу туго стягивая поясами гимнастерки. Вмиг опустела пирамида.
Коробицын мчался к назначенному ему посту.
Стрельба на том берегу началась неожиданно. На советскую сторону пули не ложились. Стреляли с того берега в тыл сопредельной стороны. Может быть, перебежчика в задержали? Убьют и трупы перекинут на советский берет.
Стреляли и в тыл той стороны, и вдоль реки. Никогда еще не было такого.
Перестрелка не прекратилась и к тому времени, как прискакал комендант, низкорослый, с круглым туловищем полнолицый человек, у которого, когда он снимал фуражку, сразу вставали волосы на голове.
Если начальник заставы наизусть знал каждую травку на своем небольшом участке, то комендант держал в своей круглой голове обширный кусок протяжением в несколько десятков километров.
Стрельба не вызвала на берег никого из таившихся в секретах бойцов. Советский берег был тих и спокоен. И тогда выстрелы прекратились.
— На основании практической работы скажу, что это Пекконен, — промолвил начальник заставы. — Большой наглец.
— Провокация, — кратко отвечал комендант. — Хотели внести замешательство, приманить неумного бойца, опять внимание отвлечь…
— Кроме того, у нас новички, — добавил начальник заставы.
— Расчет на нервность, — отвечал комендант. — После смены я проведу с бойцами беседу.
Они пошли вверх на холм по извилистой тропе. Зеленый, тонконогий, похожий на кузнечика начальник заставы с трудом применял свой шаг к короткому шагу шедшего впереди коменданта.
— За грибами все лето хотел, — сказал комендант, — да куда тут до грибов! Уж и подосиновики сошли…
— А мои бойцы ходили, — отозвался начальник заставы, — и по грибы и по ягоды. Есть у меня боец Коробицын…
— Знаю, знаю.
— …вот он любитель грибы и ягоды собирать. Раз полное ведро морошки принес. Всю заставу кормил. Сынишку моего приучил тоже.
Они говорили о мирных делах, но в каждой кровинке их жила настороженность. Разбор операции врага еще предстоял, и они не торопились высказывать окончательные свои соображения и планы по этому поводу. Комендант готовил в уме своем срочный рапорт в штаб отряда. Желтые и красные сухие листья шуршали под ногой. Земля оголялась, оголялись кусты и деревья, только ели большими и яркими зелеными пятнами торжествовали в коричнево-золотистой дымке свернувшихся, но еще не опавших листьев, продолжали лето в печальном осеннем лесу.
Вернувшись со смен, бойцы обсуждали событие.
— Это они к юбилейным праздникам готовятся, — говорил Лисиченко, идя с другими на беседу в ленинский уголок. — Мы по-своему, а они по-своему. Теперь бдительность надо хранить — во! К Ленинграду рваться по всей границе нашей будут. Ложи наземь всякого. Ври не ври, а ты есть нарушитель, раз границу перешел. Это всегда помнить надо.
При первых заморозках Ленинград уже готовился праздновать десятилетие Советской власти. Юбилейная сессия ЦИК созывалась в городе Ленина, в городе, в котором родилась Советская власть. Ленинград украшался, строились трибуны, готовилась небывалая иллюминация. Вожди партии и правительства приедут в Ленинград на юбилейные дни. Город жил возбужденно. По заводам и фабрикам повсеместно готовили в подарок стране новые достижения.
Для границы это означало усиление охраны, бессонные ночи, напряжение и зоркость. Каждый, соревнуясь с товарищами, помнил: «Границу — на замок».
Из штаба отряда, из управления наезжали чаще обычного, обследуя, проверяя, инструктируя. Граница жила напряженно.
Диаграмма на стене в ленинском уголке демонстрировала наглядно успехи бойцов. Общие показатели были хорошие.
— А ведь знаешь, — разглядывая диаграмму, сказал Коробицын, — может, на самый опасный пост в самый юбилейный день пошлют?
Бичугин не возразил — не хотел разочаровывать товарища. Этой чести добивались все, но все-таки, думалось Бичугину, опыта для этого надо иметь больше, чем у Коробицына. По трудным пунктам станут старые пограничники. Молодежь вряд ли.
Пекконен понимал, что пришел срок, когда решительными действиями надо выудить у советских пограничников новые тайны охраны тихого советского берега. От этого зависит успех операции, самой ответственной из всех, которые когда-либо поручались ему.
Зина писала Коробицыну, что торопиться с решением нет причин. Времени впереди еще много, чтобы обдумать, жить ли им на границе, если Андрей останется на сверхсрочной, или поворачивать жизнь в деревне. Сама же она границы не боится. А любит она его по-прежнему и просит срочно сообщить, любит ли ее по-прежнему и Андрей.
Письмо Коробицын получил к вечеру и ответить решил завтра после смены.
Назавтра, 21 октября, в четыре часа утра он получил приказ от начальника заставы — двигаться по границе от 215-го пограничного столба до 213-го и обратно. Он не должен был маскироваться, он должен был идти открыто, демонстрируя спокойствие советской границы, охраняя тайны лесов и болот. Для нарушителей заготовлено достаточно сюрпризов в глубине леса.
Обход Коробицына начинался с полуразрушенного сарая, гнившего на берегу реки. Стог сена желтел невдалеке от этой дырявой постройки.
В желтом сумраке Коробицын шагал по дозорной тропе, не сводя глаз с той стороны, но держа винтовку дулом к тылу. Инеем была подернута земля. Утренняя осенняя свежесть холодила щеки, и несильный ветер гудел по опушке леса, чуть колебля ветки и наземь бросая последние, еще цеплявшиеся за жизнь листья.
В шесть часов начальник заставы проверил Коробицына и остался доволен: Коробицын выполнял задачу добросовестно. Начальнику заставы подумалось, что Коробицын никогда еще не заявлял никаких жалоб. На обычные вопросы перед инструктажем и посылкой в наряд — здоров ли? хорошо ли отдохнул? — он всегда отвечал утвердительно: «Здоров, товарищ начальник заставы. Отдохнул хорошо». И при осмотре оружия все у него всегда оказывалось в порядке. Задержания производил храбро. Но начальник заставы все еще не спешил с окончательным мнением о каждом из бойцов. Окончательных мнений, впрочем, он вообще не любил. Окончательное мнение — точка, конец, а человек развивается, живет, изменяется.
