Вячеслав Козляков - Василий Шуйский
У Бориса Годунова в тот момент не было столько влияния, чтобы немедленно прекратить опасные для него действия политических противников. Неизвестно, как бы все стало развиваться дальше, но включение в борьбу московского «мира» изменило все расклады. События не смогли удержаться в мирном русле «совета», а окончились очень серьезными беспорядками, так что даже монахи Кремлевского Чудова монастыря вынуждены были закупать свинец, чтобы оборонять Кремль от вторжения возбужденной толпы. В этот момент ее действия направлял князь Андрей Иванович Шуйский, возглавивший «земских посадцких людей» (позднее его обвинили в том, что он «к бездельникам приставал»). Возможно, чтобы успокоить взволновавшийся московский посад, Борис Годунов и князья Шуйские заключили какой-то договор о «мире» при посредничестве митрополита Дионисия. «Новый летописец» очень правдоподобно описывает, как они «изшедшу от митрополита и приидоша к полате Грановитой; туто же стояху торговые многие люди, князь Иван же Петрович Шуйской, идучи, возвести торговым людем, что они з Борисом Федоровичем помирилися и впредь враждовать не хотят меж себя». Кто-то из торговых людей якобы прозорливо заметил на это: «Помирилися вы есте нашими головами, а вам, князь Иван Петрович, от Бориса пропасть, да и нам погинуть»[98].
Так все и произошло, как было предсказано. Борис Годунов не простил прямого выступления против него и его сестры, царицы Ирины Федоровны, никому. Не прошло и полгода, как митрополит Дионисий был сведен с престола, а над князьями Шуйскими был занесен карающий меч. Годунов не был бы Годуновым, если бы действовал прямолинейно. Сначала против князей Шуйских, в том числе и Василия Ивановича, было открыто следственное дело по обвинению в тайных сношениях с Литвой. Помня позицию князей Шуйских во время пребывания в Москве посла Михаила Гарабурды, поверить в такие обвинения было очень легко. После 15 сентября 1586 года князь Василий Шуйский больше не упоминался как смоленский воевода и был отозван в столицу. Согласно наказу русским посланникам в Речь Посполитую Елизару Леонтьевичу Ржевскому и дьяку Захарию Свиязеву, выданному в январе 1587 года, князь Василий Шуйский вместе с братьями Дмитрием, Александром и Иваном находился «в Москве». О двух других активных участниках майских событий в столице говорилось: князь Иван Петрович Шуйский «поехал к себе в свою отчину», а Андрей Иванович Шуйский сослан в деревню, но царь «опалы на него никоторые не положил»[99]. Время опалы пришло, чуть позднее, о ней говорилось в наказе послам в Речь Посполитую Степану Васильевичу Годунову и князю Федору Михайловичу Троекурову, выехавшим из Москвы 11 июня 1587 года. В первую очередь обвинение легло на самого заслуженного из князей Шуйских — князя Ивана Петровича: «Братья его князь Ондрей Шуйской з братьею учали измену делать, неправду и на всякое лихое умышлять с торговыми мужики… а князь Иван Петрович, их потакаючи, к ним же пристал и неправды многие показал перед государем. И государь нашь ещо к ним милость свою показал не по их винам, памятуя княж Иванову службу, опалы своей большой на них не положил: сослал их в деревни». Как дополнительное доказательство милосердия царя Федора Ивановича (читай, Бориса Годунова) приводилась ссылка на то, что «брат их болшой» князь Василий Федорович Скопин-Шуйский нисколько не пострадал: «слово до него не дошло, и он у государя живет по-старому при государе на Москве, ныне съехал с великого государева жалованья с Каргополя»[100].
Как обычно, картина, представлявшаяся для показа в дипломатических делах, сильно отличалась от действительности. Князь Василий Федорович Скопин-Шуйский, чьи упоминавшиеся личные качества не позволяли записать его в оппозицию Борису Годунову, был на самом деле оставлен в Боярской думе для представительства рода князей Шуйских. Весь же род ждала расправа, от которой он не мог оправиться целых двадцать лет. Князь Василий Иванович Шуйский и его братья Дмитрий, Александр и Иван были сосланы в опале в Галич и Шую (в появлении князей Шуйских в Шуе можно усмотреть некую злую усмешку их тюремщика). Их земли были «отписаны на государя», так что относительно некоторых не осталось и памяти о том, что ими когда-то владели князья Шуйские. Уже в 1587/88 году «в Суздалском уезде в селе в Ывановском, что было князя Василья з братьею», жил подьячий Иван Протопопов, которому был дан наказ «молотити стоячей отписной хлеб» и «продавати по отписной цене». Московский подьячий хозяйничал в отписных вотчинах князей Шуйских еще и в следующем 1588/89 году, так что о его злоупотреблениях били челом священники окрестных сел. Понятно, что опала должна была сказаться на многочисленных княжеских дворах, в которых добровольно служили выходцы из дворянских семей, имевших старинные связи с Шуйскими. Порой оторвавшиеся от своих сверстников-дворян, служивших государеву службу, и оставшиеся без покровителей княжеские люди (холопы) уходили даже в разбойники[101].
Главная опасность ссылки и опалы состояла в том, что за этим могло следовать тайное указание расправиться с опальным человеком, ставшим неугодным царю. Так случилось и с Шуйскими. 16 ноября 1588 года был казнен князь Иван Петрович Шуйский, сосланный до этого на Белоозеро и насильственно постриженный в монахи. Согласно летописи, он «удавлен бысть», а его палачом стал пристав князь Иван Самсонович Туренин, не досмотревший, а скорее выпустивший, когда было надо, дым из печи. Способ расправы с неугодными был настолько широко известен, что проник даже в записки Джерома Горсея, который писал, что князь Иван Петрович Шуйский был «удушен в избе дымом от зажженного сырого сена и жнива». Той же смертью погиб в Буй-городе в 1589 году второй и самый яркий из братьев князя Василия Ивановича Шуйского Андрей, носивший имя казненного царем Иваном Грозным деда. О его опале «Пискаревский летописец», с понятной только в Русском государстве обреченностью, заметил: «…поделом ли или нет, то Бог весть». Приставом-палачом боярина князя Андрея Ивановича Шуйского стал стрелецкий голова Смирной Юрьевич Маматов[102]. Казни и опалы коснулись других сторонников князей Шуйских, гостей и посадских людей, выступивших вместе с ними в мае 1586 года. Возможно, что следствием опалы стал уход из жизни матери князя Василия Ивановича Шуйского. 10 февраля 1589 года один из братьев, князь Александр Иванович Шуйский, сделал вклад — «поставил поникадило» в Суздальский Покровский монастырь «по матери своей княгине Анне иноке Марфе Федоровне»[103].
Смерть прославленного воеводы, боярина князя Ивана Петровича Шуйского, как писал Джером Горсей, «была всеми оплакана». По его точному определению, «это был главный камень преткновения на пути дома и рода Годуновых»[104]. Достигнув победы над князьями Шуйскими, Борис Годунов уже не останавливался на пути к царской власти. Для боярина князя Василия Ивановича Шуйского случившееся тоже имело важное значение. Он оказался старшим в роду и отвечал теперь за все, что происходило с князьями Шуйскими. Ему, оставленному в живых, надо было глубоко спрятать уязвленную гордость и никогда не показывать ее Годунову. Слишком велика была цена, которую уже заплатил род князей Шуйских. Но и самому правителю скрытая, кровная оппозиция князя Василия Ивановича тоже не предвещала ничего хорошего.
