Вячеслав Козляков - Василий Шуйский
На фоне такого определенного свидетельства малоубедительным выглядит описание событий, произошедших после смерти Ивана Грозного, сделанное имперским послом Николаем Варкочем. В его известии, записанном пять лет спустя, в 1589 году, говорилось о том, что царь Иван Грозный вообще исключил Бориса Годунова из числа своих душеприказчиков, «ни словом не упомянул» его и «не назначил ему никакой должности». Эта версия увлекла Р. Г. Скрынникова, построившего гипотезу о желании царя Ивана Грозного развести своего сына царевича Федора с Ириной Годуновой. Другой известный историк этой эпохи В. И. Корецкий тоже писал, что «Шуйские широко использовали против Годунова это завещание». Однако стоит все же согласиться с А. А. Зиминым, считавшим версию Николая Варкоча «недостоверной» из-за ее противоречия «традициям составления великокняжеских завещаний на Руси»[88]. К его аргументам можно добавить то, что современники понимали и прочитывали лучше всего, — участие боярина Бориса Годунова в церемонии венчания царя Федора Ивановича на самых почетных местах. Когда князь Федор Иванович Мстиславский держал царскую «шапку», другой князь Василий Федорович Скопин-Шуйский — «скипетр», Борис Годунов находился рядом с этими первыми аристократами Думы и держал «яблоко»[89].
Очевидно, что со смертью Ивана Грозного наступило новое историческое время, в котором снова стали иметь значение боярские амбиции знатнейших родов. В узком правящем кругу оказались по преимуществу ближайшие царские родственники князья Мстиславские и Шуйские, Романовы и Годуновы. Можно было бы ожидать такого же кризиса, который случился из-за противоборства боярских группировок в 1530–1540-е годы. Однако времена изменились, в Русском государстве остался лишь один удельный князь — царевич Дмитрий, весь немногочисленный двор которого составляли родственники его матери — Нагие. Его пребывание в Угличе, который Иван Грозный хотел отдать в удел своему будущему сыну (если бы таковой появился) еще в браке с Анной Колтовской в 1572 году, не таило бы в себе никакой опасности, если бы не слабость царя Федора и опасения его бездетной ранней смерти. Звучали аргументы, вроде того, что царевич Дмитрий — седьмой жены сын, а следовательно, не имеет канонических прав на престолонаследие (церковь признавала законными только три брака). Впрочем, как покажет время, они смущали только ортодоксов; вся остальная страна еще примет в цари того, кто назовется именем царевича Дмитрия. Главное же изменение состояло в том, что Иван Грозный приблизил к себе и воспитал настоящего преемника — Бориса Годунова. Этот лучший ученик школы Грозного царя, хотя и действовал другими методами, чем его покровитель, со временем достиг той же «высшей власти» и стал крестным отцом великой русской Смуты.
Князья Шуйские, как и другие аристократические рода, не были равнодушными наблюдателями возвышения Бориса Годунова. История столкнула их с «лордом-правителем» почти сразу же, как только улеглись страсти, связанные со сменой самодержца на троне. Удивительно, но ни в одном из преступлений, явных или мнимых, в которых обвиняют Бориса Годунова, он не оставил никаких улик. Все, что нам известно о последовавшей за смертью царя Ивана Васильевича политической борьбе, в том числе с князьями Шуйскими, лишь указывает на «почерк» Бориса Годунова, но никогда и нигде ни один сыщик не смог дойти по этому следу до двора правителя. Где-то по дороге след обязательно обрывался, и Борис Годунов оставался неуязвимым для своих критиков. Он был даже по-своему любим подданными царя Федора Ивановича, отдававшими должное мудрости первого боярина и его стремлению к наведению порядка.
Так получалось, что Борису Годунову помогал и случай. Сначала из правительства, созданного при новом царе Федоре Ивановиче, оказались выведенными старшие бояре Никита Романович Юрьев и князь Иван Федорович Мстиславский. Одного — Никиту Романовича — постигла тяжелая болезнь, вероятно, удар. Его семь сыновей Никитичей — Федор, Александр, Михаил, Никита, Василий, Иван и Лев — принадлежали к той же «золотой молодежи», что и князь Василий Шуйский и его братья. Оставшиеся старшими в роду Василий Иванович Шуйский и Федор Никитич Романов были ненамного моложе Бориса Годунова. Однако Борис Годунов стал покровительствовать Никитичам — по некоему «завещательному союзу дружбы» (по словам «Повести» князя Ивана Михайловича Катырева-Ростовского), заключенному с их отцом Никитой Романовичем.
Князь Иван Федорович Мстиславский в 1585 году отправился на богомолье в Соловки и затем принял постриг в Кирилл о-Белозерском монастыре. По известию Латухинской Степенной книги XVII века, князь Иван Мстиславский называл Бориса Годунова сыном, а «Борис его назва отцем себе». После ухода из мира князя Ивана Федоровича его место занял князь Федор Иванович Мстиславский. Эта рокировка была очень выгодна Борису Годунову, потому что молодой князь Мстиславский никогда, ни до, ни после, не обнаруживал амбиций правителя, которые полагались ему по происхождению.
Все эти изменения в правительстве, произошедшие в 1584/85 (7093) году, были охарактеризованы в одной из первых статей «Нового летописца», называвшейся «О розни и недружбе боярской». Согласно этому памятнику, созданному на рубеже 1620–1630-х годов и отразившему официальный взгляд на события Смуты и предшествовавшего ей времени, в самом начале правления царя Федора Ивановича началась «вражда меж бояр, розделяхуся надвое». Первую партию составили «Борис Федорович Годунов з дядьями и з братьями, к нему же присташа и иние бояре и дьяки и думные и служивые многие люди». Князья Шуйские оказались «з другую же сторону», где князь Иван Федорович Мстиславский возглавил оппозицию Борису Годунову вместе с родами тех же Шуйских, Воротынских, Головиных, Колычевых. К ним примкнули «иные служивые люди и чернь московская». О том же писал автор «Московского летописца»: «Потом ненавидяй враг добра роду человеческому нача возмущати боляр между себя враждовати, како бы друг друга поглотити, еже и бысть. Власть же и строение возложи на ся шурин царев боярин и конюшей Борис Федоровичь Годунов»[90].
Какие бы противоречия не существовали в аристократической элите, смена самодержца вполне благоприятно сказалась на положении князей Шуйских. Князь Василий Иванович получил боярский чин еще до венчания на царство Федора Ивановича, не позднее 20 мая 1584 года. Ему было поручено ведать Московскую судную палату. Известно разбиравшееся им 25 июля 1584 года дело некогда влиятельного дьяка Андрея Шерефединова. Князь Василий Шуйский, служивший в «особом дворе» Ивана Грозного, участвовал в расправе с одним из прежних его руководителей[91]. И это было только начало усиления позиций суздальских князей в Боярской думе, где со времен Ивана Грозного уже находились князья Василий Федорович Скопин-Шуйский и Иван Петрович Шуйский. Каждый из них получил богатейшие кормления и пожалования. Особенно был отмечен выдающийся воевода князь Иван Петрович Шуйский, которого пожаловали в кормление спасенным им Псковом, «обеима половинами и со псковскими пригороды, и с тамгою, и с кабаки, что никоторому боярину не давывал государь». Ему также удалось вернуть родовое вотчинное село Лопатничи, оказавшееся после казни в начале опричнины князя Александра Борисовича Горбатого и его сына Петра за Покровским Суздальским монастырем. Друг за другом получили боярский чин младшие братья князя Василия Ивановича — князь Андрей Иванович к апрелю 1585 года и князь Дмитрий Иванович, пожалованный боярством к весне 1586 года[92]. Все это дает основания предполагать, что братья князья Шуйские были «погодки» и между ними была небольшая разница в возрасте.
