Александр Никонов - Сливки. Портреты выдающихся современников кисти А.Никонова.
Короче говоря, Каретный – это такой сиделый шепелявый персонаж, который своим полублатным, полународным (матерным то есть) языком за стаканчиком неизменного портвейна рассказывает своему другу Коляну очередную жизненную историю – пересказывает тургеневскую «Муму», последние политические события, мультфильм «Аленький цветочек» или фильм «Титаник». Но поскольку Шура Каретный прост, как правда, рассказ его незамысловат, насыщен здоровым удивлением ребенка перед незнакомой жизнью и густо сдобрен бескорыстным матерком, разукрашивающим речь народного сидельца. Поэтому Овальный кабинет в рассказе про Клинтона и Монику легко превращается в «Совальный кабинет», а невинная пушкинская фраза про белочку «ядра – чистый изумруд» трасформируется в «я – дрочистый изумруд», над коим изумрудом собеседник Шуры – Колян – в недоумении застывает.
…Я сам с недавних пор начал замечать в себе какие-то каретные интонации. Начнешь, бывает, с кем-то разговаривать на родном русском и вдруг спохватываешься: ба! да это из меня Каретный попер – то же построение фразы, те же интонации!..
Однажды сам недобритый Парфенов просил об интервью с Каретным. Но отказала Парфенову в интервью «Группа товарищей». По одной простой причине.
– Мы не хотим, чтобы Шуру Каретного люди увидели в лицо, – поделился Колян (он же звукорежиссер). – Мы не хотим, чтобы у людей разрушился образ Каретного. Ведь нам идут тысячи писем. Многие верят в Каретного. Пишут: «Привет, Шура! Пишет тебе такой-то. Помнишь, мы виделись с тобой на краснопресненской пересылке…» И мы не можем разрушать человеческую веру, заявив: мол, Шура Каретный всего лишь артист такого-то театра. Это будет в какой-то степени бесчеловечно. Поэтому пообещайте, что не раскроете настоящего имени Каретного.
Пришлось пообещать, иначе не согласились бы «товарищи». Вот то немногое, что я могу родному читателю о Каретном рассказать: лицо его – одно из самых интеллигентных лиц, которые я видел в жизни. Рост – метр шестьдесят четыре. Не гигант, мягко говоря. Верующий, каждое утро с «Отче наш…» начинает. Двое детей у него, между прочим, – Сашка и Федор, 13 и 11 лет…
Он сидит передо мной с бутылочкой пивка и делится пережитым и слегка наболевшим:
– Мои дети кассет Каретного пока не слушали, и я очень не хочу, чтобы услышали. Рано им пока. Знаете, когда мне пишут письма 9-летние дети… Это просто ужасно! У меня сердце переворачивается. Меня детский мат очень раздражает. Хотя я сам в детстве был матерщинник. Отец мне подзатыльник давал: «Ах, как за угол от отца отошел, так сразу „… твою мать“! Я тебе дам сейчас „… твою мать“!» Он у меня интеллигентный был человек, музыкант. Ноты писал для Большого театра. И сам я, однако, в детском хоре Большого театра подвизался. Восемь лет отдал. Сам я мат не люблю. А когда дети матерятся, меня прямо трясет. Я о-о-очень отрицательно отношусь к бытовому мату. Другое дело мат художественный. Кстати, некоторые взрослые разрешают своим детям слушать Каретного: «лучше мои дети будут слушать ваш художественный мат, нежели мат в подворотнях». Вообще, наша аудитория – это я по письмам сужу – четко делится на две группы. С одной стороны, это люди очень высокого интеллектуального уровня. Они знают классику, и им ужасно нравится эта игра на снижение, которая рождает смеховой эффект. С другой – низы. Ну совсем низы. Эти все воспринимают поверхностно, одним планом. Им смешно уже то, что матом все говорится… А вот средняя прослойка Каретного не понимает. Мне поначалу, когда мы записали первую кассету «Аленький цветочек», было ужасно неловко перед знакомыми. Казалось, то, что я сделал, ужасно пошло. Я переживал, просил знакомых девушек, чтобы они ни в коем случае не слушали эту ужасную кассету. Они, конечно, тут же ее прослушали. Потом утешали меня. Говорили мне, что все классно. И я понял, что мы сделали действительно что-то очень народное, когда, проходя мимо уличного кафе, услышал оттуда хохот и свой шепелявый голос, который пересказывал Коляну «Преступление и наказание».
…Видел я горы писем, которые Каретному приходят (на каждой аудиокассете указан адрес Шуры – абонентский ящик). Из тюрем, из армии. Есть и «завсегдатаи». Некий Гоша-Химик каждую неделю присылает десять страниц своих рассказов о жизни, написанных почему-то пятистопным ямбом. Продавщица по кличке Фанта из Подольска частенько присылает свои рисунки и стихи. Они, правда, написаны не ямбом, а просто каллиграфическим почерком. Любо-дорого смотреть. В основном к Шуре обращается народ простой и незатейливый. На полном серьезе просят Каретного подарить им машину или золотую цепочку.
Люди! О подарках Шуру просить бессмысленно да и просто бессердечно: уезжая в Крым (сразу после нашей беседы), он занимал денюжек у приятелей. Не сильно кормит Каретного громкая слава и народная любовь.
На письма Шура отвечает. Иногда вручную на бумаге, но чаще – через кассеты. Почти в каждом очередном выпуске в конце отведено местечко для ответов на письма слушателей. Так они и общаются – народ и его кумир.
Впрочем, любят Каретного не все. В Белоруссии он, например, запрещен. Говорят, личным распоряжением Лукашенко. Потому что неодобрительно на одной из кассет о «батьке» отозвался. Значит, он еще и «политический»… Я специально провел среди своих знакомых мини-опрос – выяснилось, что старое поколение от Каретного морщится. А молодежь, и в особенности юные рафинированные девочки, от него балдеют и говорят, что «Каретный – это класс!» Впрочем, от возраста любовь-нелюбовь не зависит. Немолодой Черномырдин, например, не прочь в машине по ходу дела кассетку Каретного послушать. Ну, Черномырдин понятно… Но и мягчайший и интеллигентнейший Ролан Быков перед смертью слушал Каретного.
Каретный не мог не появиться на рынке. Во-первых, потому что все начинания последних лет, так или иначе связанные с публичным матом, пользовались у народа грандиозным успехом. Напомню вам вехи большого пути… Выпущенная в свет в 1994 году первая русская книга с матерным названием не только мгновенно разлетелась, но и собрала восторженные отзывы культурной элиты и прессы.
Годом позже приложением к «Собеседнику» вышел первый номер «Первой русской нецензурной газеты „Мать“. Тираж был раскуплен гражданами мгновенно.
Дальше – больше. Какой был пару-тройку лет назад самый популярный кабак в Питере? «Хали-Гали». В него нужно было за несколько дней столики заказывать. А почему? Потому что шла там целиком матерная программа. Все посетители, официанты и артисты разговаривали только матом. Даже в приглашениях писали: «Тургеневским барышням вход воспрещен». Это, конечно, шутка, потому как среди тургеневских барышень конца ХХ века отвязный кабачок был как раз дико популярен.
