Игорь Оболенский - Русский след Коко Шанель
Начало двадцатых годов было голодным временем в Петрограде. Вместе с друзьями Баланчивадзе лазал по крышам, ловил голубей и готовил из них обед. Выживать удавалось благодаря выступлениям с танцевальными номерами в цирке, за которые выдавали порцию крупы и кусок сала. Самым роскошным гонораром считались несколько кусков сахара.
Через какое-то время при помощи наркома просвещения Луначарского труппа «Молодой балет», созданная Георгием Баланчивадзе, получила разрешение выехать на гастроли во Францию.
Одним из десяти членов труппы была жена молодого хореографа Тамара Жевержеева, дочь богатого петроградского предпринимателя. Судачили, что отец девушки расположился к бедному танцору после того, как Баланчивадзе сыграл ему на рояле Вагнера.
После свадьбы молодые поселились в огромном доме Жевержеевых на Графской улице в Петрограде. Правда, оказавшись за границей, Тамара рассталась с Георгием и начала сольную карьеру актрисы.
А на Баланчивадзе в Монте-Карло обратил внимание Сергей Дягилев и предложил поставить что-нибудь для его труппы. При этом узнав, что Баланчивадзе болен туберкулезом, Дягилев дал ему деньги на лечение в швейцарском санатории. И посоветовал изменить сложную для восприятия иностранцами грузинскую фамилию и стать просто Баланчиным.
Если на новую фамилию хореограф согласился немедленно (теперь даже Тамару Жевержееву на афишах заявляли, как «Жеву»), то для того, чтобы начать сотрудничество с Дягилевым, ему хотелось заручиться разрешением. Георгий отправил в Москву телеграмму с просьбой продлить его заграничную командировку.
«Ответом из России стала телеграмма: "Приезжайте нести ответственность", — рассказывал мне племянник Баланчина Джарджи. — И Георгий, поняв, что это означает, решил не возвращаться. Хотя подобное решение далось нелегко — он же оставил здесь всю семью. Первое время какая-то переписка между родными еще сохранялась, бабушка всегда интересовалась через кого можно, как там сын. А сам Жорж присылал ей открытки с просьбой благословить на очередную женитьбу. Но потом все общение прекратилось.
Победы у Баланчина начались далеко не сразу. Несмотря на явный успех балета «Блудный сын» на музыку Прокофьева, Париж его не принимал. Этот город любил людей с именем. Дягилев хорошо относился к Георгию, но у него были свои любимцы — Сергей Лифарь, Борис Кохно. Их он приглашал в кафе, а Баланчина отправлял в музей смотреть картины Боттичелли. Потом они встречались — сытый Дягилев выходил из кафе, а голодный Баланчин из музея. "Ну, как, ты понял что-то?", — спрашивал Дягилев. "Ничего я не понял, не понравилось мне", — отвечал Баланчин».
А потом он встретился с Кирстейном, который предложил ему ехать в Америку. Встреча состоялась благодаря Брониславе Нижинской, хореографу и сестре великого танцовщика Вацлава Нижинского. Бронислава предупредила Кирстейна, что Баланчин болен и ему осталось жить максимум три года. В 1933 году американец сделал все, чтобы Баланчин уехал в США.
Там к нему пришел безусловный успех. Он очень много трудился, делал ставку только на работу. Не отказывался ни от каких предложений, ставил даже танцы для слонихи в цирке. Музыку для этого номера по просьбе хореографа сочинил Игорь Стравинский.
«О Баланчине все больше и больше говорили, — вспоминал Джарджи Баланчивадзе. — Первое время после Второй мировой войны в Тбилиси приходили американские журналы, в которых мы видели упоминания Баланчина».
Отец мировой славы сына, увы, не застал. Мелитона не стало в 1937 году. Официальной причиной смерти Мелитона стала болезнь. У него были проблемы с ногами, но от операции он категорически отказался. Сыну Андрею он признавался, что не боится смерти, так как для него она — не старуха с косой, а прекрасная девушка, которая берет в свои объятия. Хотя, возможно, 74-летний композитор просто устал жить в чуждом для него мире…
За детей он мог быть спокоен — Георгий уже становился успешным хореографом в Америке. А младший Андрей — известным композитором. Его Первый концерт для фортепиано с концертом в 1934 году был исполнен пианистом Львом Обориным и сразу стал событием.
* * *Андрей Баланчивадзе закончил Ленинградскую консерваторию. В конце жизни он с улыбкой вспоминал, что в двадцатых годах там училось столько грузинских студентов, что преподавателя консерватории композитора Александра Глазунова даже хотели переименовать в Сандро Тваладзе («твали» — по-грузински «глаз»), а саму консерваторию причислить к филиалу тифлисской.
Довольно быстро Андрей стал известным композитором, и сталинские репрессии тридцатых годов напрямую его не коснулись.
«Почему папу пощадили? — рассуждал Джарджи Баланчивадзе. — А тогда как раз начался национальный подъем, и у каждой республики должно было быть свое громкое имя. Так получилось, что в Грузии именно отец был главным композитором. Он был профессором консерватории и лауреатом всех премий. Лично со Сталиным не встречался, но однажды был представлен на соискание Сталинской премии второй степени. Сталин, подписывая указ, спросил, кто это. Ему ответили, что Баланчивадзе — выдающийся грузинский композитор. "Тогда почему 2-я премия?" — возмутился вождь и, перечеркнув, написал от руки: "Первая степень".
Хотя, конечно же, не все было так безоблачно. Часто враги пытались уколоть отца тем, что его родной брат уехал за границу. Мало того, иногда Баланчин выступал по радио с критикой СССР. Вот тогда нам совсем было худо. Меня и в комсомол не приняли. Хотя я говорю, что это, наоборот, помогло мне не стать комсомольцем. Я к этому никогда и не стремился».
Сам Андрей Баланчивадзе сумел, возглавляя Союз композиторов Грузии, долгое время не вступать в члены КПСС. При этом оставался большим патриотом и верил в то, что страна развивается.
«Особенно его патриотизм проявился во время войны, когда отец написал очень патриотическую симфонию, — говорил Джарджи Баланчивадзе. — Это произведение возымело такой же эффект, как Седьмая симфония Дмитрия Шостаковича. Потом в Тбилиси отцу поставили условие — если он хочет и дальше оставаться во главе Союза композиторов, то должен вступить в компартию и для этого всенародно отречься от своего брата. Но папа отказался и сделал это довольно смело. «В такую партию, которая требует отречения от собственного брата, я не пойду».
В 1990 году в интервью газете «Заря Востока» Андрей Мелитонович вспоминал, что все-таки написал заявление о приеме в партию. «На собрании меня все хвалили, пока один из присутствовавших не поднялся: «У вас, что, глаза закрыты? Да ведь Баланчивадзе — брат белоэмигранта, мерзавца!».
