Иван Сытин - Жизни для книги
Чтобы как-нибудь смягчить этот разгром книжного рынка, приходилось отдельных офеней превращать в городских книготорговцев и открывать бесчисленные отделения центральных московских издательств. Но это была капля в море, и спасти дело она не могла.
Книга стала городским товаром, строго запрещенным даже на фабриках и заводах и совершенно недоступным копеечному деревенскому покупателю.
«Посредник»
отя работа над лубочной книгой и составляла мою профессию с детских лет, но все изъяны Никольского рынка я очень хорошо видел. Чутьем и догадкой я понимал, как далеки мы были от настоящей литературы и как переплелись в нашем деле добро и зло, красота и безобразие, разум и глупость. Но как выйти из положения?
Как завязать связи с недосягаемым для нас миром настоящих писателей и настоящей литературы?
Случай, однако, помог мне, и все вышло, как в волшебной сказке. Прямо от Миши Евстигнеева и Коли Миленького я шагнул к Льву Толстому и Короленко.
Вот как это вышло.
Шел ноябрь 1884 года. В один счастливый для меня день в лавку на Старой площади зашел очень красивый молодой человек в высокой бобровой шапке, в изящной дохе и сказал:
— Меня направил к вам В. Н. Маракуев… Моя фамилия Чертков. Я бы хотел, чтобы вы издали для народа вот эти книги.
Он вынул из кармана три тоненькие книжки, изданные Петербургским комитетом грамотности, и одну рукопись. Это были толстовские «Чем люди живы», «Два старика» и «Христос в гостях у мужика» Н. С. Лескова. Для меня это была полная и очень счастливая неожиданность.
С большим интересом выслушал я это предложение и поблагодарил В. Г. Черткова за внимание к читателю лубка. В дальнейшем наше соглашение приняло такую окончательную форму. Первая серия книг шла бесплатно. Дальнейшие книжки могли быть платными, причем авторский гонорар не должен был превышать существовавшего тогда гонорара для дешевых народных книг. Печать, бумага и другие расходы по изданию составляли 65 копеек на сотню листовок, а продавались по 80 копеек за сотню. Издатель обязан уплачивать авторам гонорар, если материал платный, также и художникам за рисунки. На Черткове лежала работа по редакции, корректуре и художественной части изданий. Здесь он был полный хозяин. Расходы по оплате гонорара одних авторов уравновешивались бесплатным материалом других авторов, благодаря чему книжки можно было продавать не дороже лубочных. Книжки, поступившие через Черткова, были всеобщей собственностью. Издатель права собственности на них не имел. Печатать мог каждый желающий.
Так начались издания «Посредника»[24].
Делу этому я посвятил всю мою любовь и внимание.
Книжки по тому времени вышли необыкновенные: дешевые, изящные, с рисунками Сурикова, Репина, Кившенко и других. Дешевизна их сильно помогала распространению. Перед этим подобные книжки начал издавать Петербургский комитет грамотности, но по цене 7 копеек за книжку. Мы выпустили по 80 копеек за 100 штук. Успех издания увлек Черткова. Он всей душой отдался этому делу: открыл в Петербурге контору и склад «Посредника» и привлек большую группу работников и вообще сочувствующих. Изданием дешевых книг для народа интересовались и другие просветительные учреждения, близкие нашему издательству. Многим хотелось дать народу хорошую книгу. Но все начинания кончались малыми результатами. Выходило 5–6 книжек, недоступных по цене для народа, затем все прекращалось. «Посредник» же неутомимо работал и в короткое время дал народу целую серию великолепных дешевых изданий.
Наша совместная работа с В. Г. Чертковым продолжалась лет 15. Что это было за время! Это была не простая работа, а священнослужение. Я вел свое все развивающееся дело. Рядом шло дело «Посредника». Я был счастлив видеть интеллигентного человека, так преданного делу просвещения народа. Чертков строго следил, чтобы ничто не нарушило в его изданиях принятого направления. Выработанная программа была святая святых всей серии. Все сотрудники относились к этому начинанию с таким же вниманием и любовью. Л. Н. Толстой принимал самое близкое участие в печатании, редакции и продаже книг, много вносил ценных указаний и поправок. Любил он ходить ко мне в лавку, особенно осенью, когда начинался «слет грачей», как мы называли офеней, которые с первопутком трогались в путь на зимний промысел — торговлю книгами и иконами. В это время в лавке часто собиралось их до 50 человек сразу. Офени сами отбирали себе книги и картины. Целый день шла работа, слышались шутки, анекдоты. В это время любил заходить в лавку Л. Н. Толстой и часто подолгу беседовал с мужиками. Он ходил в русской одежде, и офени часто не знали, кто ведет с ними беседу. Льва Николаевича всегда дружески встречал наш кассир Павлыч, большой балагур.
— Здравствуйте, батюшка Лев Николаевич, — встречал он великого писателя. — А сегодня у нас, касатик, грачи прилетели. Ишь, в лавке какую шумиху несут. Уж очень шумливый народ-то. Иван Дмитриевич им языки-то размочил — хлебнули, теперь до вечера будут галдеть, а к вечеру, батюшка, в баню будут проситься. И водим, касатик, водим.
Лев Николаевич смеется, отходит к прилавку, в толпу:
— Здравствуйте. Ну, как торгуете?
— Ничего, торгуем помаленьку. А тебе, что же, поучиться хочется? Стар, брат, опоздал, раньше бы приходил.
Павлыч суетится, видит, что они дерзят Толстому, как простому мужику.
— Вы, ребята, понимаете, с кем говорите? Это ведь сам Лев Николаевич Толстой.
— Так зачем же он оделся по-мужицки? Иль барское надоело. Дал бы нам, мы бы поносили.
Искренне, от души смеется Лев Николаевич.
— Ну, Лев Николаевич, побеседуй с нами. Мы, брат, работники, труженики. Мучаемся, таскаем вот сытинский товар всю зиму, а толку мало: грамотеев-то в деревне нет. Картинки еще покупают, а вот насчет книг плохо.
Издания «Посредника»
Лев Николаевич интересуется, как идут книги под девизом «Не в силе бог, а в правде».
— По новости плохо. Таскаешь их в каждый дом. За зиму даже надоест. Спрашивают везде все пострашнее да почуднее. А тут все жалостливые да милостивые. В деревне и без того оголтелая скучища. Только и ждут, как наш брат, балагур, придет, всю деревню взбаламутит. Только и выезжаем на чертяке. Вот какого изобразил Стрельцов: зеленого и красного! Целую дюжину чертяк! На весь вечер беседы хватит. Старухи каются, под образа вешают, молятся и на чертяку косятся. Кому не надо, и то продадим. Пишите-ка, Лев Николаевич, книжечки пострашнее. Ваши берут, кто поумнее: попы, писаря, мещане на базаре. В деревне разве только большому грамотею всучишь.
