Игорь Шелест - С крыла на крыло
И все же стремление летать не оставляло меня ни на час. Как-то, набравшись смелости, я довольно решительно заявил Козлову:
- Иван Фролович, я могу растренироваться без полетов.
Это возымело действие, и он соблаговолил изредка давать мне летать на У-2.
Предварительно сам меня проверил и остался доволен, когда я добросовестно указал на допущенные мною в полете неточности. Козлов не терпел кичливости и самоуверенности; он обладал удивительным качеством - все видеть, все замечать в полетах летчиков, даже если сам и не присутствовал на старте.
Помню, был такой случай. Один молодой летчик тренировался на И-15. На одной посадке допустил прыжок машины, как говорят в авиации - "скозлил". В это время Козлов обедал в столовой.
Закончив полеты, летчик доложил Ивану Фроловичу о выполнении задания, но умолчал о неудачной посадке. Скрыл он также и два лишних полета, которые ненароком прихватил.
Козлов выслушал и вдруг спросил:
- А "козлить" зачем? Это вы бросьте, - он переходил на "вы" в момент запальчивости и недовольства. - Сколько я разрешил вам полетов?
- Три, - робея, ответил летчик.
- А вы сколько сделали?
- Гм... Пять, - смущенно сознался нарушитель.
- Вы... - тут Козлов позволил себе эпитет, который в сочетании с вежливым "вы" прозвучал потешно. - На месяц отстраняю от полетов, - подытожил начлет.
Козлов растил испытателей исподволь, не торопясь. Начинал с воспитания характера и долго выдерживал летчика в "черном теле", используя как подмастерье на разных подсобных работах. Мне казалось, что, будь это другое ремесло, он не против был бы заставить своего ученика таскать утюги, нянчить детей и бегать за харчами. Не скоро наступало время, когда "подмастерье" приближали к делу.
Метод, конечно, консервативный и на первый взгляд отрицательный. Однако и здесь были крохи рационального. Вероятно, эта "заторможенность" развивала в ученике большую тягу и уважение к избранному труду.
Дьявольское желание летать толкнуло меня на выработку определенного подхода к Ивану Фроловичу.
Не было смысла попадаться ему на глаза, когда он в сердцах кого-нибудь распекал на площадке. И наоборот, не мешало лишний раз напомнить о себе, если он был в хорошем расположении духа: следовало как бы невзначай пройти мимо. Он неизменно спрашивал:
- Ну, что?
- Летать хочется, Иван Фролович.
- Ты это брось, у меня здесь не школа. Летать я тебе не дам...
И отворачивался.
Я брел дальше, внутренне досадуя. Но вдруг слышал за собой:
- Постой!.. Ладно уж, в последний раз, иди сделай три посадки. И больше не приставай.
Что и говорить, с какой радостью бежал я к самолету!
Постепенно Козлов доверял мне все больше и больше. Он стал давать мне разные транспортные поручения, а однажды доверил обучать летному делу группу научных сотрудников.
Я не знаю, пригодилось ли в дальнейшем академику С. А. Христиановичу и доктору наук Я. М. Серебрийскому освоенное ими пилотирование, но помню, что занимались они с большим пылом.
Прошло еще несколько месяцев, и вот настал день, когда Фролыч сказал:
- Учи И-15. Но помни: испытание планера в первую очередь!
Я уже изучил этот самолет, но хотелось подготовиться как можно лучше. В день полетов на И-15 я понял, что главное сделано - Козлов поверил в меня как в будущего летчика-испытателя. Больше он не козырял обычной фразой: "Здесь не школа - все равно летать не будешь!"
На первом для меня самолете-истребителе я вылетел так, будто уже летал на нем раньше. Слишком много я о нем думал и летал во сне чуть ли не каждую ночь.
Когда маленький юркий биплан круто шел в небо, я невольно вспомнил полеты Бухгольца.
Теперь я взлетел сам...
Как-то весной сорокового года Фищук, все такой же нервный, самоуглубленный, вдруг возник перед моим столом. Он предложил мне пойти вместе с ним в ангар.
За перегородкой стоял рекордно-пилотажный планер "Рот Фронт-7" О. К. Антонова, довольно хорошо знакомый мне по аэроклубным полетам.
Планер был зачехлен. На фюзеляже сверху и с боков под чехлом заметны какие-то выпуклости, очевидно надстройки.
Фищук подвел меня к кабине и приоткрыл фонарь - чехлы с фюзеляжа он, видимо, снимать не собирался.
Я обратил внимание на управление. Те же педали, ручка, приборы. Однако, присмотревшись, заметил какие-то новые тяги, подходящие к рычагам управления.
Усевшись в кабину, я стал двигать рулями и обнаружил ограниченный ход. Просматривая дальше кинематику управления, обнаружил возможность заклинения ответственных тяг при некотором их положении.
Фищук и сам в этом быстро убедился. Он был обескуражен и явно нервничал. Но об устройстве своей "адской" машины он продолжал умалчивать. Постепенно я пришел к выводу, что дело связано с каким-то автоматическим наведением планера.
В досаде на Фищука за его недоверие я выпалил:
- Да вы же делаете самонаводящийся снаряд!
Тут с ним произошло что-то неладное. Его лицо побагровело, глаза испуганно уставились на дверь. Он зло сказал:
- Оставьте ваши догадки при себе! И ни слова больше.
- Хорошо. Постарайтесь доработать управление планера так, чтобы в любой момент можно было выключить вашу механику. Иначе этой затее будет гроб, да и мне несдобровать!
Мы расстались недовольные друг другом.
Через неделю Фищук появился вновь. Пришел и сел. На его бледном, усталом лице кривилась улыбка. Он был относительно вежлив и миролюбив.
- Я учел ваши замечания, кое с кем посоветовался и перестроил систему управления, - произнес он шепотом, одними губами.
Мы снова оказались за перегородкой, и тут автор заговорил о предстоящих испытаниях.
- Планировать будете ночью, - сказал он, - с высоты, в направлении сильного источника света. С определенного момента включится автоматическое наведение, и управление планером будет производиться телемеханикой. Ваша задача - следить за работой рулей, подстраховывать действие автоматики и выявить дефекты... Приближаясь к точке излучения, планер начнет пикирование. Нужно наблюдать за точностью наведения, а снизившись до высоты триста метров, выводить.
Он сделал паузу, очевидно, ожидая вопроса. Я молчал.
- Когда отработаем все, - продолжал он, - и планер будет надежно управляться сам, вам останется вывести его на прямую к цели... и за борт с парашютом. - В глазах его блеснули мефистофельские искорки. - Остальное сделает механика. Этому делу принадлежит будущее, - закончил он с убежденностью фанатика.
Я впервые почувствовал к нему уважение. Предстоящие необычные полеты пробудили во мне острый интерес к этой работе.
