Игорь Шелест - С крыла на крыло
Аппарат его был весьма диковинный по тем временам. Пожалуй, только вот сейчас после "Аналога" и ТУ-144 он не вызвал бы удивления. Представьте себе длинную бесхвостку в виде очень острого треугольника, нечто подобное стрелке из бумаги или "монаху", которых мы запускали в детстве.
Рыбко взлетел с Центрального аэродрома в Москве. Аппарат оказался непослушным, совсем не желал набирать высоту. Он летел в направлении Тушина и, кое-как перевалив за Серебряный бор, вынудил пилота садиться, благо впереди оказался аэродром.
С большим интересом окружили мы диковину. Немало приходилось видеть нам самолетов, планеров, но что-либо подобное - никогда!
Необычность конструкции самолета и отвага пилота вызвали у спортсменов, свидетелей этого случая, глубокое уважение к Рыбко.
Мы знали, что молодой летчик-испытатель Николай Рыбко работает в ЦАГИ, летает на новейших самолетах того времени - не известных нам, заманчивых и недоступных.
Казалось, неизмеримо велика пропасть между спортсменами, работающими инструкторами аэроклубов, и летчиками-испытателями.
В летных делах мы были, понятно, не новички. Летали на двадцати, а то и более типах различных планеров, проводили их испытания, владели сложным пилотажем, а также летали на самолетах, имеющихся в авиации Осоавиахима: У-2, Р-5, Ш-2, Г-10, Г-22.
Но всем нам скорость истребителей не давала покоя. Военные самолеты были нашей мечтой, а испытания их - несбыточными грезами,
Только в 1939 году, в конце лета, случай помог мне приблизить мечту к реальности.
Научно-исследовательскому институту для проведения специальных испытаний на планере в ночных условиях нужен был опытный пилот-планерист.
Можно себе представить, какие муки терзали меня, пока шли переговоры и длилось оформление.
И вот все это уже позади. С глубоким трепетом миновал я проходную.
В первые дни, получив пропуск на аэродром и уже зная по работе на авиационном заводе, как не принято "пялить глаза" на новую технику, я старался равнодушно проходить мимо тех самолетов, которые я мог видеть только в небе проносящимися на большой скорости. Вот они стоят совсем рядом, можно рассмотреть, даже потрогать руками. Я не верил своему счастью. Неужели я когда-нибудь смогу на них летать?! Нет, это невероятно!
Знакомство с начальником летной части Иваном Фроловичем Козловым, в прошлом известным летчиком-испытателем, человеком кряжистым, с коричневым от загара лицом и взглядом, оценивающим критически: "А что ты, собственно, можешь сделать?" - не принесло мне ничего обнадеживающего.
Представившись, я почувствовал себя неловко под его пытливым, бесцеремонным и продолжительным взглядом. Иван Фролович сказал:
- Так, Шелест... Будешь испытывать планер, рекордный планер. Собственно, он уже испытан, но на нем особое оборудование. Это, понимаешь, модель... Летать тебе придется ночью... Ночной налет есть?
Мой ответ, видимо, удовлетворил Козлова.
- Да, вот еще что, - Иван Фролович, помедлив, решительно добавил: - Мы берем тебя только на испытания этого планера; у нас не школа, на самолетах здесь летать не будешь. Так и знай. Обещаний никаких тебе не даю. Ведь на истребителях ты еще не летал?
- Нет.
- Так вот.
Меня направили работать в лабораторию к Б. Н. Егорову, известному аэродинамику, человеку аскетического вида, с выражением недовольства на лице. Но, как потом я не раз убеждался, с выражением напускным. На самом деле это был справедливый и добрый человек.
Здесь мне несколько повезло. В лаборатории я встретил Виктора Сергеевича Васянина, бывшего начальника летной части коктебельской школы в период моего обучения там.
Теперь мы встретились как старые друзья. Я поделился своим расстройством, рассказав о первом разговоре с Козловым.
Васянин рассмеялся.
- А ты думаешь, так сразу и дадут летать на новых самолетах? Нет, дудки. Я уже два года здесь, а Фролыч все еще выдерживает; только на PZ-те и "Нортропе" летаю, а больше пока ни на чем. Но ты не унывай, - добавил он дружелюбно, - Фролыч всегда так говорит, он как бы испытывает тебя. Наверное, думает так: "Будет очень хотеть - добьется!"
Это меня ободрило.
"Добьюсь! - подумал я. - Во что бы то ни стало!" Летать я любил и не мыслил себя без полетов.
Мы познакомились. Изобретатель - высокий, худой, с воспаленными глазами, нервный и подозрительный. Он молча, испытующе смотрит на меня, видимо прикидывая, можно ли мне доверить хоть самую малость. Я простодушно, как бы не понимая его взгляда, спросил:
- Что будем делать в полете?
Он резко повернулся, по лицу пробежала нервная дрожь: сухо и презрительно взглянув на меня, встал.
- Сейчас это преждевременно. Когда будет нужно - узнаете.
И зашагал к выходу.
Конечно, не простое любопытство скрывалось за моим вопросом; нужно было знать, что за испытания затевает этот "типичный изобретатель". Начало разговора оказалось явно неудачным. Я досадовал на себя и еще больше на нового знакомого, но дал себе зарок в разговоре с ним пока ни о чем не спрашивать.
В ангаре, за специальной высокой фанерной перегородкой, совершалось таинство. Насколько я заметил, туда был вхож только один человек - сам изобретатель. Уходя из своего фанерного угла, он тщательно пломбировал дверь печатью с изображением конька "снегурочки" на пластилиновой дощечке.
Что творилось там, за перегородкой, никто не знал. Казалось, что даже руководство института не было посвящено в это дело.
"Вот это да! - думал я с некоторой гордостью. - Никто ничего не знает - тут уж тайна... Вот так дело!" Впрочем, сам же огорчался: поручили, а близко не подпускают! И не считают нужным сказать, на чем летать! Зачем летать, что буду делать, к чему готовиться?
Фищук - изобретатель, работал по ночам в комнате за семью замками. Уходил домой с рассветом и утром появлялся с красными, воспаленными глазами, усталым и нервно подергивающимся лицом. Он шел, как отшельник, сосредоточенно смотрел себе под ноги, никого не замечая, и сам не вызывал к себе симпатии.
Я перестал им интересоваться.
Мы с Васяниным занимались разработкой фотоэлектрических приборов для регистрации скорости полета самолета у земли. В отличие от ручной засечки по визирным столбам на глаз нами разрабатывалась автоматическая "мерная база", позволяющая фиксировать на кинопленку пролет самолета и время. Задача была - добиться точности замеров.
Оба мы любили инженерно-конструкторскую работу. Дело у нас спорилось. Через несколько месяцев приборы уже демонстрировались в действии.
