Р.Б. ГУЛЬ - Ледяной поход (с Корниловым)
"Лойко ранен!" - кричит Кравченко.
Лойко - слава Богу,- стало легко… И тут же проносится:
какая сволочь человек, рад, что Лойко, а не брат, а Лойко ведь сейчас умирает, а у него тоже и мать и семья…
"Тринадцать! часто!"
– кричит взводный Григорьев.
Я не понимаю. В чем дело? А он часто щелкает затвором, стреляет, стреляет…
"Что же вы не стреляете! Наступают же!" - кричит Григорьев, и лицо у него возбужденное, глаза большие…
Я смотрю вперед: далеко, колыхаясь, на нас движутся густые цепи, идут и стреляют…
Как же я не заметил, проносится у меня… надо стрелять… затвор плохо действует… опять не почистил… Кругом трещат винтовки.
"Отходить!" - кричит кто-то по цепи… Что такое? Почему?…
Все встают, отступают, некоторые побежали…
Отступление! Проиграли!
Но куда же отступать! Некуда ведь! Я иду, оборачиваюсь, стреляю в черненькие фигурки, иду быстро, меня обгоняют…
Смешались!… Как неприятно…
"Кучей не идите!" - кричит кто-то… Сзади роем визжат, несутся пули, падают кругом, шлепая по земле… Неужели ни одна не попадет в меня?… как странно, ведь я такой большой, а их так много… Смотрю вправо, влево - все отступают… "Куда же вы, господа!" - раздаются крики… "Стойте! Стойте!…" Раненого Лойко бросили, он полз, но перестал… вот уже скоро наша артиллерия…
…Сзади черненькие фигурки что-то кричат… интересно, какие у них лица… Ведь тоже - наши, русские… наверно, звери…
"Стойте же, господа!", "стойте… вашу мать!" - кричат чаще… Кое-где останавливаются отдельные люди, около них другие, третьи…
Цепь неуверенно замедляет шаг… Все равно - ведь отступать некуда, лучше вперед, будь что будет…
"Вперед, братцы! Вперед!" - раздаются голоса. Двинулись вперед одиночки, группами… Крики ширятся, "Вперед! Вперед!…" Вся цепь пошла. Даже далеко убежавшие медленно возвращаются.
Что-то мгновенно переломилось. Так же свистят пули, так же густо наступают черненькие фигурки, но мы уже идем на них, прямо на них… ура!… ура!
И вправо и влево, вся цепь идет вперед, выстрелы чаще… крики сильней… "Ура!… Бей их… мать! Вперед!"
Пошли, все пошли - быстро. Лица другие - весело-зверские, радостные, раскрасневшиеся, глаза блестят. Сходимся… В штыки… Все равно… вперед!… ура!… ура!…
Почему же они не близятся? остановились?
Черненькие фигурки уже не кричат… стали… толпятся… дрогнули. "Отступают! отступают!" - громово катится по цепи, и все бросились бегом… стреляют… бегут… штыки наперевес… лица радостные… ура!… ура!… ура!…
Вот пробежали наши окопчики. Бежим вперед. Ничего не страшно. Вон лежит их раненый в синей куртке, наверное матрос. Кто-то стреляет ему в голову, он дернулся и замер…
Впереди черненькие фигурки бегут, бегут, бросают винтовки…
Вот уже их окопы. Валяются винтовки, патронташи, хлеб…
Какая стрельба! Ничего не слышно. Кричат прицелы: "Десять! Восемь! На мост! На мост!"
Мы бежим влево, на жел.-дор. мост. Мост обстреливается пулеметом, но мы с братом уже пробежали его, сбежали с насыпи. Под ней, вытянувшись, лежит весь в крови черный, бледный солдат, широко открывает рот, как птица…
"А, сдыхаешь, сволочь!" - проносится у меня и тут же:
"Господи, что со мной?" Но это мгновенье. Все забылось. Мы бежим вперед. Тррах! Что такое? С поезда бьют на картечь. Кто-то упал и страшно закричал. Но это ничего. Надо только вперед…
Вперед некуда -уткнулись в реку. Черт возьми! Зачем мы пошли на мост! Надо назад! Тррах! Взрыв! Удар! Все кругом трещит. С поезда бьют на картечь! Опять упали раненые. Господа! Назад! Идти некуда! Бежим назад. Взрывы! Треск!
С поезда бьют часто, оглушительно…
На полотне наш пулемет, за ним прапорщик-женщина Мерсье, прижалась, стреляет по поезду и звонко кричит: "Куда же вы?! Зачем назад!…"
Страшный удар. Убило бегущих пулеметчиков. Стонут лежащие раненые: "возьмите, возьмите, ради Бога, господа, куда же вы??"
Одни быстро проходят мимо, как будто не замечая. Другие уговаривают: "Ну, куда же мы возьмем? Мы идем на новые позиции".
"Христиане, что ль, вы?!" - надтреснуто кричит большой раненый корниловец.
"И правда? Возьмем, господа?" Берем вчетвером на жел.-дор. щит, тяжело нести, он стонет, нога у него раздроблена… "ой, братцы, осторожно, ой, ой!"
Отнесли к будке, сдали сестре.
"Господа, надо найти кого-нибудь из начальников".- "Здесь, на будке, ген. Марков, сходите". Иду.
На крыльцо выходит ген. Марков, в желтой куртке по колено, в большой текинской папахе, с нагайкой.
"В чем дело?" Докладываю. "Зачем же вы зарывались, на мост лезть совсем не было надобности… Передайте, что положение прочное. Станица уже за нами. Бой идет по жел. дороге. У вас есть старший, пусть ведет вас к вашим цепям. Догоняйте их".
Мы перерезаем поле, идем по улице станицы.
Вышли из боя - на душе стало мирно, хорошо. Возбужденность, подъем мгновенно исчезли. На смену им пришла мягкая, ленивая усталость, желание отдыха. Не хочется идти опять в бой, в шумы, в крики, в выстрелы…
Уже вечереет. За станицей молчаливо, понуро стоят наши батареи. "Куда корниловцы пошли?" - "Вот так". Нашли свою роту. Она лежит в цепи, примыкая флангом к полотну жел. дороги. Легли и мы. Тяжелая, равнодушная усталость вяжет тело. Не хочется ни стрелять, ни наступать, ни окапываться. Хочется отдохнуть.
А пули свистят. Видны большевистские цепи и далеко на полотне их бронированный поезд. Вяло трещат винтовки. Но вдруг по цепи пролетела суета. Поезд наступает!
С белым, вздрагивающим и расплывающимся над трубой дымком поезд увеличивается, увеличивается…
Цепь нервничает. Люди встают. Отступают. Уже отошли за будку. А поезд придвигается все ближе, ближе…
Приказ: в атаку на поезд.
Усталость сковывает тело. Как не хочется идти в атаку.
И что мы сделаем.
А поезд близится, с него стреляет пулемет.
"В атаку! Ура!"
Цепь неуверенно двинулась. Несколько человек быстро идут вперед, остальные вяло двигаются с винтовками наперевес.
"Вперед! вперед!" Пошли быстрей. Выравниваются, кричат. Пошли…
Вот мы уже недалеко от поезда. С него вихрем несутся пули… ура!… ура!… ура!…
