Леонид Млечин - Кремль-1953. Борьба за власть со смертельным исходом
Героиня очерка, чьи заслуги в торжественной обстановке отметили нынешние военные контрразведчики, участвовала в Великой Отечественной в роли старшего контролера отделения «военная цензура» особого отдела одной из армий.
В чем состояли ее служебные обязанности?
«Проверка почтовой корреспонденции, — объясняет газета, — выявление сведений, которые могли бы раскрыть расположение советских частей, их численность и перемещение».
Бывший цензор охотно рассказывала корреспонденту о военной молодости: «Некоторые разглашали секретные данные по недоразумению, но были и такие, кто умышленно сообщал факты, не подлежащие распространению. Порой подсказывало внутреннее чутье на то или иное письмо. Мы составляли донесения о подозрительных лицах, продолжали следить за перепиской, а соответствующие органы брали их «в разработку».
Только наивный читатель может предположить, будто мужественная девушка вылавливала вражеских шпионов. Агенты, которых немцам удавалось перебросить через линию фронта, точно знали, чего писать не надо. И ловила их контрразведка не на письмах. Так кто же попадал у цензоров под подозрение?
В Великую Отечественную бойцам и командирам Красной армии по понятным и очевидным причинам запрещалось сообщать свое местонахождение, род войск, сведения о вооружении, да и вообще все, что относилось к военной жизни… Но тот или иной боец горел желанием поведать родным или друзьям, где именно он несет службу, какое у него оружие и вообще, как идут боевые действия, что конечно же всех интересовало.
Такого рода данные во всех воюющих странах просто вымарывались из писем цензурой. Чем отличались советские цензоры? Они перехватывали солдатские письма с сообщениями о гибели товарищей, горькие рассказы о плохом питании, вшах и тяжком окопном быте. Например, части Калининского фронта в 1943 году страдали от массового авитаминоза. Солдат клали в медсанбаты с диагнозом — истощение. Виноваты были фронтовые интенданты, которые, ловко манипулируя в свою пользу, вместо мяса выдавали яичный порошок, вместо картофеля и овощей — пшено и едва не погубили фронт.
«Спали на нарах в заливаемых водой землянках, — вспоминал фронтовую жизнь один будущий московский чиновник. — Кормили — бурда без капли соли да пайка хлеба… Ночью для корма лошадей завезли жмых. Солдаты узнали об этом. Жмых тут же был растаскан по землянкам и съеден.
На утреннем построении командир полка орал:
— Разве вы люди? Вы звери! Животных оставили без корма.
А что этот жмых съели изголодавшиеся молодые солдаты, над этим «гуманист» командир даже не задумался. Кто во всем этом был виноват, мы тогда не знали. Может быть, жулики-интенданты, кравшие без зазрения совести, сообразуясь с тем, что со дня на день нас должны были отправить на фронт, а там, глядишь, война все спишет».
Такого рода послания цензоры передавали оперативным работникам особых отделов. Автора откровенного письма брали в активную разработку, то есть готовили к аресту за антисоветскую деятельность. По мере потребности сооружали дело, и бойца, несдержанного на язык, превращали в «шпиона» или «диверсанта».
Цензура проверяла и письма, адресованные военнослужащим. Это уже был чисто политический контроль, проверка благонадежности. Какие военные тайны выдаст в письме из деревни жена солдата? Перехватывали послания, в которых шла речь о нехватке продовольствия, о стихийных бедствиях, авариях, неурожае, вообще о нищете и убожестве жизни, особенно колхозной. Недопустимыми считались религиозные высказывания.
А из дома часто писали горестные письма. В годы войны, судя по запискам наркома внутренних дел Берии в политбюро, голодали в Свердловской области, в Чувашии, Татарии, Узбекистане, Казахстане, Кабардинской и Бурят-Монгольской автономных республиках… Люди собирали на полях проросшее зерно, употребление которого приводило к смерти. В селах Кировской области ели древесную кору.
В апреле 1943 года бериевский заместитель комиссар госбезопасности 2-го ранга Богдан Кобулов докладывал в ЦК и Совнарком о ситуации в Вологодской области:
«Централизованные фонды муки сокращены, в результате чего значительное количество связанных с сельским хозяйством семейств красноармейцев, в том числе и сорок тысяч детей, сняты со снабжения хлебом… В ряде районов Вологодской области имеют место многочисленные факты употребления в пищу суррогатов (мякины, клеверных верхушек, соломы, мха) и трупов павших животных».
Крамольные письма до адресата не доходили. В распоряжении цензора были ножницы, клей и два конверта. На одном написано «Для изъятия текста», на другом — «Для оперативного использования».
Конечно, цензор сам жил в страхе, потому что и его проверяли. Приходя на работу, он получал штамп «Проверено военной цензурой» с личным номером, что позволяло чекистам в случае необходимости установить, кто пропустил то или иное письмо. Время от времени чекисты подбрасывали письмо с антисоветскими высказываниями. Если цензор его пропускал, следовала жестокая кара, поэтому и работали с особым рвением. Но главным было другое.
«Вспоминая те дни, а много позже читая документы в архиве КГБ, — писала литературовед Ирма Кудрова, — я отметила примечательную особенность сотрудников этого ведомства. В этих людях «органы» целеустремленно воспитывают подозрительность. Им внушили и уверенность: враги власти — повсюду, каждый может им оказаться. И, глядя сквозь сильнейшее увеличительное стекло, сотрудник раздувает каждый росток «бунтарства», с которым сталкивается. Любой протест, любое несогласие с существующим порядком — опасное преступление.
Психика и психология чекиста заслуживают профессионального изучения, пути их умозаключений явственно расходятся с нормой, теперь я убеждена в этом. Чекист — всего лишь исправный винтик машины, сознательно запрограммированной на изъятие из общества людей, смеющих быть независимыми».
И нигде не найти спасения! Даже солдаты на фронте, защищавшие Отчизну, не были гарантированы от преследования. Александр Исаевич Солженицын, боевой офицер-артиллерист, командир батареи, орденоносец, был арестован в феврале 1945 года (когда война уже заканчивалась!) за переписку с другом.
На его письма обратил внимание бдительный цензор. Капитан Солженицын не нарушил законы военного времени. Не выдал армейских или служебных тайн. И даже вовсе не был антисоветчиком, каким станет позднее, пройдя ГУЛАГ. Письма носили, скорее, философский характер. Солженицын, сражавшийся за родину, в ту пору верил в социализм и делился искренними мыслями о том, как сделать жизнь в стране лучше.
