Артем Драбкин - Истребители. «Прикрой, атакую!»
Штурмовиков сложно сопровождать. Обычно выделяли две группы – ударную и непосредственного прикрытия. Над целью всегда их прикрывали на выходе из пикирования. В этот момент они наиболее беззащитные, не связаны друг с другом огневым взаимодействием. И если немцы атаковали, то только в этот момент. Группу на подходе они не любили атаковать, если атаковали, то как-то бессистемно, лишь бы отделаться.
Для того чтобы взлететь с раскисшего аэродрома, «Аэрокобрам» 66-го ИАП пришлось досками вымостить взлетно-посадочную полосу. Март 1945 г., Германия
Что потом? Мы начали летать под Будапешт, на Южный Дунай. Сначала мы сели сразу в Мадоче. Дожди залили аэродром, превратив его в болото. Два-три вылета взлетали на форсаже с выпущенными подкрылками. Только бы побыстрее от земли оторваться. Но это очень рискованно. Вызвали инженера. В результате самолеты разобрали, на грузовики погрузили и по шоссе вывезли в Кишкунлацхазе, в котором был аэродром с бетонной полосой. Ехать туда километров 35–40. Приехали в три часа ночи, темно еще, а к девяти часам утра все самолеты были готовы к вылету! Понял, как все было серьезно поставлено?! Инженер эскадрильи Мякота чудеса творил! Да и начальник ПАРМА, где мы ремонтировались, Бурков, тоже был на уровне. Прилетаешь ты, самолет в дырках, а часа через 3–4 самолет снова готов к полетам. Вот какие инженеры были!
Герой Советского Союза, будущий Главком ВВС Павел Кутахов
Когда мы вылетали под Будапешт, особенных воздушных боев не было. Только один раз, помню, мы сделали 2–3 вылета, и наше дежурное звено сидит в боевой готовности. Ракета в воздух – пара выруливает – задание получают уже в воздухе. Взлететь успел только Леша Артемов – Артем, как мы его звали. И вдруг – два «мессера». Не знаю, куда они летели. Скорее всего, на разведку или на охоту. Леша завязал с ними бой над аэродромом и обоих сбил на глазах у всех. Один из тех двух немцев сел подбитый. Подобрали его живым. Привели. Командира полка Онуфриенко не было, был его зам – Петров. Командующий спросил, кто вылетал и сбил. Штабные ему доложили, что командир полка вылетал, он и сбил. Потом уже разобрались, как оно было на самом деле. В общем, все произошло, как в кино «В бой идут старики». Артем, когда мы с ним после войны встречались, любил шутить, что за войну сбил двенадцать немецких и десять своих самолетов. Ему действительно не везло – постоянно его сбивали, вот он это и засчитывал в список сбитых «наших» самолетов.
Стоянка истребителей Р-39 213-го ГвИАП, весна 1945 г.
У нас самих были люди, о которых можно фильмы снимать. Кирилюк, о котором я уже рассказывал. Помню, под Будапештом нас мало оставалось. Скоморохов составил одно звено. Взлетели мы. А там «мессера». У меня таджик Абраров Рафик ведомый. Хороший был парень, но его над аэродромом «месс» сбил. Пришли охотники, они как глисты друг за другом вытянутся, не как мы – фронтом. Он заходил на посадку, а они из облаков вывалились… А тогда мы только за Дунай перелетели, к озеру Веленце идем, у него забарахлил мотор. Я ему: «Иди быстрее домой, что еще с тобой делать, собьют же». Остался я один. Без пары некомфортно. Тройку вел Кирилюк, а с ним как идешь, обязательно что-то случится. Он бесстрашный, сначала ввяжется, а потом подумает. Он чуть выше, я чуть ниже. Начался бой, и тут меня зажучили четыре «мессера». Я встал в вираж «За Родину», мы так называли, когда крутишься на одном месте, а эти четверо меня атаковали сверху. Ну, по виражащему самолету попасть непросто, тем более я слежу и подворачиваю под атакующий истребитель, быстро проскакивая у него в прицеле. Я потихоньку теряю высоту. Начали 3000–4000, тут уже горы, а выйти из виража нельзя – собьют. Сам кричу: «Кирим! – такой был позывной у Кирилюка. – Зажали четверо сволочей! Хоть кто-нибудь на подмогу!» Отвечает: «Ничего-ничего. Держись». Вроде ему некогда, надо там, наверху, сбивать. Крутился я, крутился. Оглянулся, а один «месс» уже горит. Кирилюк сверху свалился и его с ходу сбил. Тут один «мессер» промахнулся и недалеко проскакивает. Ага, думаю, все, теперь я с тобой справлюсь. Я подвернул машину, как дал ему. Он задымил, вниз пошел. Кирилюк: «Молодец!» Остальные двое удрали. Кирилюк был асом по сравнению с нами: 32 или 33 самолета лично сбил. Старше меня года на два, он раньше пошел на войну. Опыт у него был. Прилетели мы, я ему говорю: «Кирим, что же ты раньше не пришел? Я же тебя просил пораньше. Высота на пределе, горючего мало». Отвечает: «Я смотрел, как ты выкрутишься». Я говорю: «Ничего себе!!!» Такой он был, в критический момент только пришел. Царство ему небесное, хороший был мужик.
Букчин Семен Зиновьевич рядом со своей «Аэрокоброй», 129-го ГвИАП, весна 1945 г.
Дементеев Борис Степанович
Командиром эскадрильи вместо погибшего Заводчикова назначили Похлебаева – опытного летчика и более сообразительного, чем был Заводчиков. Заводчиков стремился вперед, ему хотелось сбить, отличиться. А Похлебаев… Я уже потом, после одного воздушного боя, его спросил: «Командир, почему не атаковал?» – «А я тебя не видел в этот момент». Думаю, это хорошо, если командир эскадрильи не пошел атаковать, потому что не видел своего ведомого. Лучше сегодня сохранить своего ведомого – завтра больше собьем.
Стоянка самолетов 129-го ГвИАП, весна 1945 г.
Так вот, проходит пара дней. Вечером сидим на КП, коптилка горит, все понурые – погибать никому не хочется. Асы орудуют – у нас Заводчикова сбили, в других частях летчиков сбили. А мы кто? Мы же не асы. Иван Григорович Похлебаев видит, что все понурые, говорит: «Чего носы повесили? Ну, асы! Подумаешь, асы! У нас что, оружия нет?! Посмотрите, какое у нас оружие, мы разве не знаем, как надо их бить! Завтра пойдем и будем их пиздить! А сейчас пошли на ужин».
Летчики 129-го ГвИАП Георгий Ремез, Николай Гулаев и механик Гулаева, который, судя по невыгоревшим следам от орденов, одет в гимнастерку своего командира
Поужинали. С рассветом вылетаем. На подходе к линии фронта успели набрать тысячи три – она близко, 25 километров. С воздуха видно и свой аэродром, и немецкий. Навстречу идут «фоккера», уже переходят в пикирование, бомбят наши войска. Похлебаев говорит: «Атакуем!» – и в пикирование. Я за ним. Вторая пара осталась наверху, прикрывать атаку. Смотрю, впереди меня «фоккер». Но мне нужно следить за задней полусферой командира эскадрильи. Он одного «фоккера» снимает, я слева. Заметил, что у меня тоже впереди «фоккер», нужно только в прицел его взять. Командует: «Бей, я прикрываю». Тогда я все внимание на прицел. Стреляю в этого «фоккера», он в пикирование и уже из него не выходит. С большой перегрузкой вывел самолет над самой землей. Думал, что он не выдержит. В глазах, конечно, темно. Казалось, что голова в желудок провалится. Только набрали 3 тысячи – еще группа «фоккеров» идет. Мы с Похлебаевым еще двоих таким же образом завалили. Потом станция наведения передает о том, что четыре «фоккера» взлетели. (И мы и немцы друг друга прослушивали. Все знали друг друга. Допустим, вызывают четверку Похлебаева на смену звену другой эскадрильи, которая дерется с «мессерами». Только передали, что Похлебаев летит, смотришь, «мессера» – переворот, раз, раз и ушли, бросили этих. Мы ходим, ходим, барражируем, ни черта нет. Только сдаем смену другим летчикам, уходим, тут же откуда-то появляются «мессера». Немцы знали, что звена Похлебаева нужно бояться, а других можно бить – у них меньше организованности. Наши еще не плохо воевали, а вот в 57-м полку ребята недружные были. Если они вылетели в бой, немцы обязательно появятся, будут их гонять. Наш же и 66-й полк были очень дружные, и результаты у нас были намного лучше.)
