Николай Ващилин - Мы умирали по воле режиссёров
Честно говоря, тогда я не знал, что такое Ленфильм, а уж тем более, где он находится. Но узнать что-то новое я был не против. Отпросившись у отца, где я работал грузчиком, объяснив ему, что это нужно моему тренеру для подготовки к соревнованиям, я с утра направился на Ленфильм. К моим спортивным успехам отец относился с интересом и во всём мне помогал.
С Васильевского острова до Кировского проспекта я быстро доехал на трамвае. У дома, на котором красовалась табличка с номером 10 не было дверей. Это меня немного озадачило. Я долго заглядывал в окна и махал руками трудящимся за стеклом. Но, ощутив за окнами раздражение, решил скрыться. Пройдя вперёд несколько шагов, я увидел такой же дом-близнец, но в нём с угла были двери с вывеской «Столовая самообслуживания». Между этими домами находился двор. Говорят раньше там был городской рынок. Во дворе стояло два автобуса с людьми, одетыми в костюмы, времён гражданской войны и женщина в белой панаме искала по двору запоздавших. Из столовой самообслуживания вышел покачиваясь, нетрезвый мужик и упал навзничь. Я взглянул на свои часы «Восток" и понял, что до десяти ещё оставалось минут двадцать. Строительство коммунизма по всей стране уже шло полным ходом. Другой мужичок, покрепче, в костюме матроса, начал его поднимать и усаживать спиной к забору.
— Мужики, а где Ленфильм?
Оба посмотрели на меня оторопело и замахали руками на дом напротив, от которого я только что пришёл.
— Помоги-ка, браток, поднять человека. Ты знаешь, что это за человек? Настоящий человек. Арсен это, сын самого Свердлова.
Я помог. Арсен и Серёжа, припав друг к другу плечами и образовав подобие землемера тихо продвигались в сторону ленфильмовских автобусов.
Видимо именно этих ребят искала женщина в панаме. Потом я узнал, что столовка эта именуется у ленфильмовских алкашей «Углом падения», и, что спиваются здесь, получив зарплату, вполне приличные люди, народные, можно сказать, артисты. Уходили в запой артисты, операторы и даже директора фильмов. Одного из них, Юру, мне пришлось позже сильно полюбить. И не только за то, что он взял меня с собой в сказочное путешествие на "Остров сокровищ", но за то, что в бытность свою начальником лагеря, он поддержал и не дал сдохнуть одному ершистому зэку, сидевшему по 58 статье, Жоре Жжёнову.
Водку, конечно, они приносили с собой и пили стаканами из-под компота, за копейки покупая на закусь пожарские котлетки с макаронами. Картошечка тогда была деликатесом и подавалась только к бифштексу. А это было очень дорогое блюдо. Не по ленфильмовскому гонорару.
Пройдя мимо того дома ещё раз, я обнаружил с другой его стороны садик, а в кустах оригинальный столб с буквами. Если читать их сверху вниз, по китайски, получалось — Ленфильм. В глубине садика виднелось красивое белое здание с колоннами. Со вздохом облегчения я дошёл до парадного входа, но он оказался наглухо закрытым. Милая старушка, гулявшая с собачкой, начала мне рассказывать, что в этом здании при царе был театр, а в саду ресторан «Аквариум» с великолепным фонтаном, буфетом и прелестными девочками. Видимо одной из них когда то была эта добрая рассказчица. Как это тонко, на месте борделя устроить кузницу нравственных идеалов большевизма. Подёргав с силой огромную дверь и впадая в отчаяние, я услышал голос моего тренера, предостерегающего меня от взлома государственной собственности.
Вход на Ленфильм оказался совсем неприметным, спрятанным сбоку в кустах сирени. Видимо с целью конспирации. Как дверка в каморке у папы Карло, ведущая в страну чудес. В маленьком фойе на стене красовался профиль Ленина из гипса со словами о важности кино, а наискосок Чапаев с пулемётом. Дверь преграждал охранник с ружьём. Мы подошли к окошечку в стене и выписали пропуск в киногруппу фильма «Гамлет».
Мы долго шли по длинным, узким коридорам со множеством дверей. Из них то и дело выходили озабоченные люди и бросались куда-то, сломя голову. При этом на бегу все целовались и обнимались, мгновенно обмениваясь новостями. Потом мы долго шли по широкому и высокому коридору с толпой наряженных в исторические костюмы людей. В огромных воротах засиял яркий свет и показались очертания старинного замка. Мой тренер бросился в объятия к какой-то гражданке. Передав меня ей, как свёрток, он тихо испарился. Я заметил в сторонке ещё несколько высоченных парней спортивного телосложения. Одного из них я видел на наших соревнованиях самбистов. Звали его Витя Щенников. Он был повыше и постарше меня, но у него плохо сгибались в коленях ноги. В глубине огромного, как вокзал помещения, где из фанеры была построена стена замка, слышался звон шпаг и крики дерущихся. Женщина, обнимавшая моего тренера, убежала в замок и вернулась с тонким, субтильным человеком в бабочке. Он придирчиво оглядел нас, спортивных ребят, сверху донизу, оценивая наши размеры и тоненьким, скрипучим голосочком попросил пройтись по коридору. Мне было ужасно стыдно идти как дураку, когда на тебя все пялятся, но я сделал несколько пружинящих шагов, с желанием подскочить поближе и дать кому-нибудь в нос.
— Нет, нет. Идти нужно величественно.
Хотелось побыстрее убежать из этого, пахнущего каким-то дымом, помещения и оказаться на свежем воздухе. К тому же совесть не давала беспечно бить баклуши и гнала на работу. Отец один грузит там брёвна и трубы, а я занимаюсь здесь какой-то фигнёй.
Ко мне подошла всё та же женщина и потащила меня вглубь декорации. Там какие-то королевские солдаты вытворяли разные детские глупости. Они размахивали шпагами, рискуя снести голову окружавшим их зевакам, и вытворяли друг с другом непотребные стычки. Иван Кох настаивал на том, чтобы заколоть стражника дагой, а Кирилл Чернозёмов предлагал вонзить ему шпагу в спину. Эта женщина, ассистент режиссёра, объяснила мне в двух словах чего они хотят добиться и попросила меня показать какой-нибудь приёмчик. Речь шла о тихом, внезапном захвате стражника замка друзьями Лаэрта.
Я подкрался к нему и захватив сзади за шею, повалил его на землю.
— Вот, вот! Это и нужно. Переоденьте его и давайте снимать… — раздался из глубины декорации тот же писклявый голос.
Я почувствовал себя униженным рабом. Мною распоряжались, не спрашивая на то моего согласия. Женщина схватила меня за руку и потащила в костюмерную. Я заупрямился и сказал, что мне нужно на работу.
— Ты что? Какая работа? Ты знаешь кто тебя будет снимать? Это же Козинцев!
— Ну и что? А "Человек-амфибия" тоже он снимал? Мне нужно на работу — мычал я.
— Знаешь сколько тебе заплатят? Три рубля. Давай паспорт.
До самого позднего вечера я маялся дурью в душном павильоне. Бесконечное число повторений и перестановок, включений и выключений света, приклеивания усов и бород. Узнав, что привели меня сюда на пробы призрака отца Гамлета, и, что я не подошёл из-за своей кошачьей походки, а подошёл Витя Щенников со своими негнущимися ногами, узнав, что три рубля заплатят только через месяц и, что за этой трёхой нужно будет отстоять в кассе огромную очередь, Козинцева я тихо возненавидел. Мне казалось, что он специально затягивает съёмку, чтобы сорвать мои возвышенные рабочие планы. Он придирался к каждой мелочи, требуя повторять простые сцены по десять раз. Понимая, что причиной затяжек является именно Козинцев, я сорок раз подходил к нему и спрашивал «когда» и сорок раз получал ответ «скоро». Измотавшись в конец от ожидания, я подошёл и сказал Козинцеву, что тоже хочу стать режиссёром, чтобы быстро снимать кино и получил ответ, что надо ещё подрасти и немного поучиться, а потом снимать кино. Поздно вечером, вырвавшись на свежий воздух и отмыв с лица, рук и шеи вонючий грим, я поклялся себе никогда больше не появляться на этом Ленфильме.
