Андре Агасси - Откровенно. Автобиография
— Ты, должно быть, Андре?
— Да.
— Я ТВОЙ дядя!
Он наклоняется и целует меня в щеку.
Внешне он — зеркальное отражение отца, зато по характеру — его полная противоположность. Отец-резкий, строгий, легко впадающий в гнев. А дядя Исар — мягкий, снисходительный, веселый. Очень одаренный человек — в Иране он был инженером — по вечерам помогает мне с домашними заданиями. После отцовских объяснений это настоящее облегчение. Главный педагогический прием отца — объяснить один раз, потом второй, потом наорать за то, что ты, идиот, не понял с первого раза. Дядя Исар объясняет, затем улыбается и ждет. Если ты не понял — не беда, он объяснит еще раз, еще более терпеливо. У него всегда хватает на это времени.
Я смотрю, как дядя Исар ходит по комнатам и коридорам нашего дома. Я повсюду следую за ним, как отец в детстве — за американскими и английскими солдатами. Познакомившись с дядей Исаром ближе, я полюбил висеть у него на плечах и раскачиваться, уцепившись за его руки. Ему это тоже нравится. Ему нравится устраивать кучу-малу, возиться и щекотаться с племянниками и племянницами. По вечерам я прячусь за входной дверью и неожиданно выскакиваю, когда он приходит: это его смешит. Громкий смех дяди Исара — полная противоположность звукам, издаваемым драконом.
Однажды дядя Исар отправляется в магазин. Я считаю минуты до его возвращения. Наконец, калитка отворяется и затворяется: значит, через двенадцать секунд он войдет в дом. Путь от калитки до двери всегда занимает ровно двенадцать секунд. Я прячусь, считаю до двенадцати и, как только дверь отворяется, выскакиваю из-за нее:
— Бу-у-у!
Это не дядя Исар. Это мой отец. Ошарашенный, он вскрикивает, делает шаг назад, затем резко выбрасывает кулак. Он вложил в удар лишь часть своего веса, и все же от его хука слева челюсть взорвалась болью, а я полетел вверх тормашками. Секунду назад я был вне себя от радости — и вот уже лежу на земле ошеломленный.
Отец стоит надо мной и хмурится: «Чего разлегся? Иди в свою комнату».
Я бегу в комнату и бросаюсь на кровать. Лежу там, вздрагивая, бесконечно долго. Час? Три? Наконец дверь отворяется, и я слышу отцовский голос:
— Бери ракетку, иди на корт.
Пора на битву с драконом.
Я бью по мячам полчаса. В голове у меня звенит, на глаза наплывают слезы.
— Бей сильнее! — кричит отец. — Черт возьми, бей сильнее! Только не в сетку, мать ее!
— Я поворачиваюсь и смотрю отцу в глаза. Следующий мяч, вылетающий из пасти дракона, отбиваю изо всех сил — далеко за забор. Я целюсь куда-то в сторону ястребов и не собираюсь притворяться, что это случайность. Отец пристально смотрит в мою сторону, угрожающе делает шаг вперед. Кажется, он сейчас швырнет за забор меня самого. Но вдруг он останавливается, извергает грязное ругательство и велит уйти и не попадаться ему на глаза.
Я бегу в дом, к маме. Она лежит на кровати с собачкой, притулившейся у ног, и читает роман. Мама любит животных, поэтому наш дом напоминает смотровой кабинет доктора Айболита: собаки, птицы, кошки, ящерицы и даже крыса по имени Леди Бат, страдающая чесоткой. Я хватаю одну из собак и швыряю через всю комнату; невзирая на ее возмущенный вопль, после чего зарываюсь головой в мамины руки.
— Почему отец такой злой?
— Что случилось?
Я рассказываю.
— Она ерошит мои волосы и говорит, что папа не умеет по-другому.
— У него во всем свои методы, — говорит она. — Странные методы. — Мы не должны забывать, что папа хочет для нас всего самого лучшего, ведь так?
Какая-то часть меня благодарна маме за ее бесконечное терпение. Другая, та, о существовании которой я предпочел бы забыть, чувствует себя преданной ею. Она никогда не вмешивается. Никогда не отвечает. Никогда не защищает нас, детей, от отца. Она должна сказать ему, чтобы он притормозил, не давил так, ведь теннис — это еще не вся жизнь.
Но это не в ее характере. Отец постоянно нарушает мир, а мама хранит его. Каждое утро она отправляется в офис — она работает в администрации штата Невада — в практичном брючном костюме и возвращается в шесть часов вечера полумертвая от усталости. Но она никогда не жалуется. Из последних сил мама готовит ужин, после чего ложится в кровать со своими зверушками, книжкой или самым любимым развлечением — пазлами.
Лишь в самых исключительных случаях она теряет терпение, и тогда случается настоящий взрыв. Как-то раз отец заметил ей, что в доме, пожалуй, грязновато. Мама подошла к буфету, взяла две коробки с крупой и, размахивая ими над головой, будто двумя флагами, засыпала кухню ровным слоем овсяных хлопьев, вопя: «Хочешь, чтобы в доме было чисто? Пойди и убери!»
Пару минут спустя она уже тихо собирала пазл.
Она особенно любит пазлы с картинками Нормана Роквэлла[12]. На кухонном столе вечно лежит какая-нибудь наполовину собранная картинка, изображающая идиллический семейный быт. Лично я не представляю, что за удовольствие находит она в этом. Все эти кусочки, наваленные в беспорядке, весь этот хаос — разве можно так расслабиться? Из-за этого я думаю, что мы с матерью — полные противоположности. И все-таки мягкость, любовь и сочувствие к людям, которые я способен проявить, — это во мне от нее.
… Лежу рядом с мамой, она все еще гладит меня по волосам. Я думаю, что многого в ней не понимаю, начиная с выбора мужа. Я спрашиваю, как она вообще могла выбрать такого парня, как отец. Она издает короткий смешок, в нем явно сквозит усталость.
— Это было давно, — говорит она. — Еще в Чикаго. Друг приятеля твоего отца как-то сказал ему: «Тебе стоит познакомиться с Бетти Дадли, она — как раз твой типаж. А ты — ее». И вот он как-то позвонил мне в пансион для девушек, где я снимала комнату. Мы с ним долго разговаривали, и он показался мне очень ласковым.
— Ласковым?
— Да-да, знаю, звучит странно. И все-таки он казался именно таким. И я согласилась с ним встретиться. На следующий день он приехал на новеньком блестящем «фольксвагене». Катал меня по городу и рассказывал о своей жизни. Потом мы остановились перекусить, и я рассказала ему о себе.
Тогда мама поведала отцу о своем детстве, которое прошло в Данвилле, штат Иллинойс, в 170 километрах от Чикаго, — маленьком городке, где выросли Джин Хэкман[13], Дональд О'Коннор[14] и ДикванДайк[15]. Рассказала о том, что у нее есть сестра-близнец, об отце — преподавателе английского, человеке своенравном, яростном поборнике правильного литературного языка. Наверное, моего отца с его чудовищным акцентом это задело. Хотя, всего вероятнее, он этого не услышал. Мне кажется, отец был просто не в состоянии слушать маму на первом свидании. Должно быть, он был загипнотизирован ее рыжевато-коричневыми волосами и ярко-синими глазами. Суда по фотографиям, она действительно была редкой красавицей. А может быть, ее волосы понравились ему, потому что были одного цвета с грунтовым теннисным кортом? Или его привлек ее рост? Она была на семь сантиметров выше него. Думаю, он воспринял это как вызов.
