А. Махов - Микеланджело
Недавно его близкие друзья побывали на приёме, устроенном вдовствующей герцогиней Джулией Гонзага, родной тёткой уже знакомого ему кардинала Эрколе Гонзага. Её мужем был Веспасиано Колонна, так что она оказалась в прямом родстве с семейством Виттории Колонна. На приёме они увидели маркизу Колонна в сопровождении тощего кардинала Реджинальда Пола, бежавшего из Англии из-за разногласий с королём Генрихом VIII. Англичанина открыто ненавидели гонимые им протестанты, поскольку именно он провозгласил и обосновал право церкви и государства преследовать ересь, и это право им было широко осуществлено позднее в годы правления Марии Кровавой в Англии, куда он вернулся из Рима, потеряв надежду быть избранным на папский престол.
На следующий день друзья поведали Микеланджело свои впечатления. Особенно их поразила величавая статность маркизы.
— Она смиренна с виду, — начал свой рассказ дель Пьомбо, — а по сути склонна в своём кругу людьми повелевать.
— Не дама, а ходячая колонна, — поделился своим мнением Дель Риччо, — ей имя рода знатного под стать.
Но привлечённые звоном бокалов из банкетного зала с накрытыми столами, оба направились туда, упустив главное — оживлённый разговор кардинала с дамами, касавшийся Микеланджело. А вот трезвенник Джаннотти не последовал за ними, поскольку его интересовала фигура кардинала Пола, который вызывал у него недоверие своими высказываниями. Он ещё более укрепился в своих подозрениях, побывав на том приёме и став очевидцем разыгравшегося во дворце скандала.
Первой заговорила Колонна, обратившись с вопросом к хозяйке дома.
— Так что ты разузнала тихой сапой?
— Вот что поведал мне всезнайка-брат о встрече Буонарроти с папой, — начала свой рассказ Джулия. — Святоша наш устроил маскарад и мастеру настолько льстил умело, что вынудил его согласье дать за новое в Сикстине взяться дело.
— Такую глупость не могу понять, — с удивлением сказала Колонна. — Междоусобных войн бушует пламя, и уж на ладан дышит сам престол.
— Для папы Микеланджело как знамя, — возразил Пол, с трудом подбирая нужные слова по-итальянски, — и в нём союзника он приобрёл.
— У вас богатое воображенье, — резко отпарировала Колонна, — и вы скорей политик, чем прелат.
— Что ж, для успеха нашего движенья готов сменить я требник на булат, — согласился Пол. — Все средства для политика уместны, и прав ваш Макиавелли как стратег.
— Но вера и цинизм столь несовместны, — твёрдо заявила Колонна, — что с вами я не соглашусь вовек.
Пол улыбнулся и продолжил свою мысль.
— Возьмите Микеланджело, к примеру. Не очень-то разборчив в средствах он. Зато в искусстве знает меру и в мастерстве никем не превзойдён.
— Но Микеланджело — орешек крепкий, — заметила Гонзага, — живёт в уединеньи бирюком средь древних капищ. Нелюдим он редкий.
— И всё же ключ к нему мы подберём, — заверил её кардинал Пол. — С поэзией давно он связан тайно, стихи показывая лишь друзьям. И вспомнил я об этом не случайно. Виттория его приблизит к нам.
— Я не давала повода для шуток. Ваш мастер неотёсан, как гранит. Он груб и к мнению других нечуток. В нём дух Савонаролы не изжит.
Но кардинал не отступал, наседая.
— Ваш долг пойти на жертву ради цели.
— В Италии тебя Сапфо зовут, — вторя ему, напомнила Гонзага.
— Его расположить бы вы сумели, — продолжал убеждать её Пол. — Движенью Реформации он нужен, чтоб прозелитов ревностных привлечь. Вот если б с папой мастера поссорить, к чему упорно и клоню я речь.
— Я вижу, что мне вас не переспорить, — сказала Колонна, разведя руками. — Попробую рискнуть — соблазн силён.
Её с радостью поддержала Гонзага:
— К нему легко мы сможем подступиться: в Сан Пьетро ин Винколи бывает он, где будет папы Юлия гробница. Его дружок Дель Риччо весь в долгах — платить по векселям не в состояньи. Растут проценты — он в моих руках и с мастером устроит нам свиданье.
Так хорошо закончившийся разговор неожиданно был испорчен появившимся кардиналом Эрколе Гонзага, который еле держался на ногах.
— Ну, тётушка, гостей я позабавил!
— Какая, брат, я тётушка тебе? — смутилась Джулия Гонзага. — Дал слово и не соблюдаешь правил!
Кардинал тряхнул головой, чтобы прийти в себя, а двое слуг по бокам удерживали его на ногах.
— Забыл, что ты на людях мне сестра. Прости! С тобою нечего лукавить: для храбрости пью с самого утра, чтоб вместе Лютера с амвонов славить.
— Коллега, — обратился к нему Пол, — вам фиглярство не к лицу!
— Имей хотя бы уваженье к сану, — пожурила тётка племянника. — Я чин тебе достала, наглецу.
— Спасибо! Хочешь, на колени стану? — не унимался пьяный Гонзага. — Прости же, тётя. Тьфу! Прости, сестрица.
— Прощаю, но кончай свою гульбу.
Гонзага пьяно осклабился.
— Дай в знак прощенья к ручке приложиться. Я беспокоюсь за твою судьбу. — И понизив тон, продолжил, озираясь по сторонам: — У нас неправый суд вершат ублюдки. Везде доносчики — куда ни глянь, и к власти рвутся даже проститутки. Дела твои, сестрица, право, дрянь. В Италии костры пылают всюду — не обожгись с дружками у огня.
— Ах, негодяй! — возмутилась Джулия. — И я молчать не буду — всё выложу. Попомнишь ты меня.
— Вон папские ищейки рыщут всюду, — пригрозил Гонзага. — Шепну, и мигом вас на эшафот. Как обовьёт верёвка ваши шейки…
— Развратник, недоносок, идиот! — закричала вне себя от гнева Джулия. — Совсем от пьянства ошалел, скотина!
— Чего орёшь? Фискалы у ворот.
— Да уведите вы его, кретина! — приказал Пол стоящим слугам с разинутыми ртами.
Оттолкнув их от себя, Гонзага с наглой улыбкой обратился к Полу.
— Посланец Альбиона, вам совет: на тётку ставьте карту без опаски, и пусть вас не страшит осенний цвет. Зато в награду за любовь и ласки она протащит вас на папский трон. Но, тсс! Ни слова. Действуйте, избранник! Что ж, заговорщики, прощайте!
— Вон! — вслед прокричала Джулия. — Мне в наказанье послан сей племянник. Виттория, куда? Повремени…
Закрыв лицо руками, маркиза поспешила прочь от безобразной сцены.
— Оставьте, — твёрдо сказал Пол, провожая взглядом спешно удаляющуюся маркизу. — Пусть в себя придёт немного. Пойду и я. Господь вас сохрани!
* * *
Однажды Джаннотти показал Микеланджело сонет Виттории Колонна, прочитанный на одном литературном вечере. Сама поэтесса отсутствовала, так как избегала светских сборищ и вела уединённый образ жизни.
Отец небесный и Творец природы,
Живу и я ростком лозы земной.
В сени её ветвей мой кров родной,
Где я защищена от непогоды.
Когда б не Ты, житейские невзгоды
Застлали б очи мрачной пеленой,
А я бы сорной заросла травой —
Уж семена сомненья дали всходы.
Но очищение души в Тебе.
Так утоли святой росою жажду
И каплю дай корням Твоей слезы!
О истина, внемли моей мольбе
И светлой верой укрепи! Я стражду,
Что недостойна матери-лозы.76
Микеланджело оценил искренность поэтессы и охватившие её сомнения, которые она выплеснула на листок бумаги. Таким сомнениям он сам был подвержен, и ему захотелось поближе познакомиться с маркизой.
