Алексей Песков - Павел I
(Шумигорский 1892. С. 249)
Разумеется, очень сомнительно, чтобы Павел посещал собственной персоной масонские собрания – это могло бы навлечь и на масонов, и на него самого императрицыны меры. Но, как и во всем, что касается доцарской жизни Павла, здесь существенна не полнота реализации желаний, а воображаемая возможность их осуществления. Соответственно, масонские реминисценции можно наблюдать в коренных нравственных императивах Павла (честность, справедливость, верность), в его мистических прорицаниях и в его страхах смерти (помни о смерти – масонский призыв, лежащий в основе самоусовершенствования). – После восшествия на престол Павел немедленно амнистировал Новикова и всех пострадавших по мартинистскому делу 1792 года; будучи во время коронации в Москве, он, говорят, даже явился на собрание московских масонов и, пожав всем и каждому руку, сказал: «В случае надобности пишите мне просто, по-братски и без всяких комплиментов». Но, говорят еще, тогда же Павел посоветовал им отложить до лучших времен собрания лож – ввиду якобинских опасностей, которые могут произойти от тайных сходок (Шумигорский 1915. С. 151), а как известно, советы царские иначе как за повеления приемлемы быть не могут. После вступления на престол Павел предпочитал гласные способы искания справедливости и честности и осваивал новые знаковые системы, чему подтверждением служат строительство Михайловского замка и протекторат над Мальтийским орденом. Словом, в 1796–1801 гг. масонов не преследовали, но и не поощряли, а поскольку вольность есть все то, что законами дозволяется, масоны при Павле считали за благо не афишировать свои собрания.
124
Среди гатчинских командиров – самое мифологически знаменитое лицо: Аракчеев, друг души наследника Александра Павловича. Сам Павел, видимо, не был к Аракчееву как-то более благоволителен, чем к другим старшим офицерам своей команды. Просто Аракчеев отличался сверхъестественной исполнительностью, и поэтому, естественно, ему поручались ответственные дела. Он попал в Гатчину осенью 1792 г. и скоро стал инспектором гатчинской артиллерии. «По наружности Аракчеев походил на большую обезьяну в мундире <…>, глаза были у него впалые, серые, и вся физиономия его представляла страшную смесь ума и злости <…>. Во всякое дело он вносил строгий метод и порядок <…>. Он был искренно предан Павлу» (Саблуков. С. 35). – «Однажды, – рассказывал сам Аракчеев, – когда мне крепко досталось за упущение по службе караульного офицера – я побежал с горя в церковь и стал молиться, класть земные поклоны и, чувствуя безвинность и думая, что лишился навсегда милости наследника престола, не мог удержать слез и даже зарыдал. В церкви не было никого, кроме пономаря, который тушил свечи. Вдруг послышались за мною шаги и звуки шпор. Я вскочил и утер слезы, оглянулся и вижу: наследник престола! – О чем плачешь? – спросил он меня ласково. – Мне больно лишиться милости вашего императорского высочества! – Да ты вовсе не лишился ее! – примолвил наследник, положив мне руку на плечо. – И никогда не лишишься, когда будешь вести себя и служить так, как до сих пор. Молись Богу и служи верно: а ты знаешь, что за Богом молитва, а за царем служба не пропадают! <…> – Я бросился на колени перед наследником и в избытке чувств воскликнул: – У меня только и есть, что Бог да Вы!» (Булгарин. С. 217–218). – «Его требования к подчиненным были неограниченны и безмерны: все семейные связи следовало приносить в жертву службе <…>. Все у него делалось по часам, он любил порядок и чистоту, особенно же пыли нигде терпеть не мог» (Из мемуаров Е. Ф. Фон-Брадке и И. И. Европеуса // Аракчеев. С. 5). Во время царствования Павла он занимал высокие командные должности, получил один за другим два титула – сначала баронский, потом графский. Но дважды он допустил упущения по службе и дважды был от службы отставлен. – Сначала в феврале 1798 г., после того, как довел бранными словами до самоубийства полковника Лена. «Отлично зная людей, он <…> мастерски умел отыскивать и затрагивать чувствительнейшие струны человеческого сердца» (Из записок Фон-Брадке // Аракчеев. С. 5). Впрочем, в августе 1798 г. он был возвращен в службу, но в октябре 1799-го уволен вторично за ложное донесение: в Арсенале во время дежурства караула под командой младшего брата Аракчеева случилась покража; Аракчеев, докладывая о происшествии Павлу, свалил вину за недосмотр на генерала Вильде; тот оправдался, и Аракчеев был отставлен. В третий раз он вступил в службу уже после смерти Павла – в 1803 г. по личному вызову Александра I. До самой смерти Александра он оставался при нем верным гатчинским дядькой, стерегущим вечно юного царя от опасных влияний и соблазнов молодости. – Говорят, в новгородском имении Аракчеева Грузино был скульптурный бюст императора Павла, и во время обеда Аракчеев распоряжался ставить перед бюстом отдельный прибор.
125
Надеждa на лучшее будущее – свойство всякого живого организма. Когда лучшее будущее не наступает или когда вместо лучшего наступает иное будущее, всегда бывает обидно. Люди метеочувствительные, люди уставшие, люди с чуткой душой и с надорванной психикой обижаются особенно часто. Они обижаются потому, что ищут причин неудачи вне себя, а внутри себя не ищут. Если бы они заглянули внутрь, то увидели бы, что на самом деле это они сами возложили на будущее непосильные надежды и что обмануло не будущее, а предали собственные мечты. – Вообще в жизни всякого, не только с чуткой душой, человека наблюдается одна и та же, повторяющаяся с регулярным постоянством, цепная реакция: 1) сначала мы строим образ идеального будущего; 2) потом мы досадуем на препятствия, мешающие срочной материализации своего образа; 3) и наконец, мы оскорблены тем, что наш идеальный образ не воплотился наяву, бьемся в истерике и мечем молнии гнева. Чем острее мечта, тем яростнее разочарование.
Образ идеального будущего был задан императору Павлу Первому самим его происхождением и воспитанием. С тех пор как он себя помнил, он знал, что является наследником престола, будущим русским царем с неограниченными властными полномочиями. Однако чем старше он делался, тем больше становилось препятствий для материализации образа будущего, пока в конце концов в 1793–1796 гг. не стало ясно, что того будущего, к которому он так долго готовился, – не будет. И чем яснее он это понимал, тем беспросветнее мрачнела его душа. – И вдруг будущее неожиданно свалилось на него: 7 ноября 1796 года он внезапно стал царем. И он стал немедленно материализовывать тот образ идеального царства, который сложился у него за сорок два года мечты о будущем, – тот образ, который намечался в «Рассуждении о государстве вообще» 1774 года, в «Рассуждении вечера 28 марта 1783 года», в «Наказе» 4 января 1788 года. До сих пор он имел только один практический опыт управления людьми – командование своими батальонами во время гатчинских вахт-парадов и маневров. Соответственно, и идеальное царство рисовалось ему подобным военной команде, в которой все и каждый – от первозванных вельмож до крепостных мужиков – знают устав своей жизни и действуют согласно этому уставу. Лишь только он стал царем, он перво-наперво распорядился о том, чтобы в войсках немедленно приступили к изучению нового устава военной службы. Его манифесты, указы и изустные повеления ставили фундамент для обширнейшего устава – устава жизни всех подданных без изъятия. Как будто он задался целью составить законы на все возможные случаи жизни. Может, и задался, ибо он был человек, верный старому порядку бытия, для которого вольность есть все, что дозволено законами. – В своей военной команде Павел лично знал всех и каждого и вникал во все события, происходившие в его усадьбах: штаб-офицер просит об отпуске на три дня; аудитора надо направить для производства следствия над пьяным извозчиком; музыкант явился с прошением о принятии его в батальон; гренадер желает жениться на дворовой девке и проч., и проч., и проч. (Дела из приказов Павла по Гатчине и Павловскому за 1793—94 гг. // РА. 1870. Т. 8. Ст. 1438–1441). – Так и теперь, получив в свои владения всю империю, Павел по-прежнему хотел знать обо всем, что в империи творилось, и, как уже было сказано, ему ежедневно докладывали о таких делах, ведение которыми подлежит квартальным надзирателям и ротным командирам. Недаром он разрешил всем обитателям империи подавать на свое имя жалобы и прошения. То есть он хотел бы охватить своим вниманием все свое царство: контролировать, регулировать, законотворить все происходящее на пространстве от Петербурга до Камчатки…
