Эдуард Филатьев - Главная тайна горлана-главаря. Книга 1. Пришедший сам
Кроме перечисленных Борисом Малкиным представителей «интеллигенции Петрограда», на той встрече присутствовали также Натан Альтман, Кузьма Петров-Водкин и Давид Штеренберг, только что приехавший из Парижа.
Вспомним, кем были приглашённые в Смольный люди.
Блок и Маяковский – поэты, Мейерхольд – театральный режиссер, Лариса Рейснер – поэтесса, прозаик, драматург. 28-летний Натан Исаакович Альтман, 39-летний Кузьма Сергеевич Петров-Водкин и 36-летний Давид Петрович Штеренберг были художниками.
Восьмым участником той встречи вполне мог быть Осип Максимович Брик – ведь он успел к тому времени перезнакомиться чуть ли не со всей творческой элитой Петрограда, со многими политиками и общественными деятелями. К тому же известно, что именно ему Луначарский поручил пригласить в Смольный членов Союза деятелей искусств.
Есть рассказ Маяковского, повествующий о той поре:
«Помню, в первые дни революции проходил я мимо худой, согнутой солдатской фигуры, греющейся у разложенного перед Зимним дворцом костра. Меня окликнули. Это был Блок. Мы дошли до Детского проезда. Спрашиваю: „Нравится?“'– „Хорошо“, – сказал Блок, а потом прибавил: „У меня в деревне библиотеку сожгли“.
Вот это «хорошо» и это «библиотеку сожгли» было два ощущения революции, фантастически связанные в его поэме «Двенадцать».
Одни прочли в этой поэме сатиру на революцию, другие – славу ей».
Как видим, раздвоенность, свойственную натуре Маяковского, сам он разглядел в Блоке.
Павел Лавут (речь о нём – впереди) написал:
«– Это правда, что вы ночью встретили Блока? – спросил я как-то. – Или сочинили?
– Наивный человек – такого не сочинишь! – сказал Маяковский».
Но вернемся в Смольный. Что же происходило там?
Борис Малкин:
«Вся ночь прошла в разговорах, как нужно организовать интеллигенцию, что нужно сделать для этого. И Маяковский всё это воспринимает как-то пламенно, радостно. Он поразил всех нас своим кипучим темпераментом и остроумием. Маяковский рассказал, что при старом режиме он дважды сидел в тюрьме и привлекался по делу московской большевистской организации».
Как видим, никаких особых привилегий за свои сидения в царских тюрьмах «по делу» большевиков поэт не требовал – рассказал об этом и стал рассказывать что-то другое. Правда, любопытно, что упомянул он только две свои «сидки», третьей «сидки» (по делу эсеров) как будто не было.
Луначарский объявил, что новая власть хочет создать государственный совет по делам искусств. Но эту идею не поддержали – ведь точно с таким же проектом совсем недавно выступало Временное правительство, и он был отвергнут.
Иными словами, ничего особо существенного на том совещании не произошло. Обменялись мнениями, повспоминали прошлое («вся ночь прошла в разговорах»), попросили организовать издательство «АСИС» («Ассоциация социалистического искусства»)и всё.
Впрочем, не всё. Борис Савинков, всего два месяца назад обещавший Мейерхольду помочь в осуществлении его театральных планов, теперь вынужден был скрываться. Но появилась новая власть, которая сама предлагала помощь. Юрий Анненков задался вопросом:
«Что оставалось делать Мейерхольду для «спасения» театра? Объявить себя коммунистом и записаться в партию. Мейерхольд так и поступил».
Александр Блок тоже сказал, что готов служить большевикам (и какое-то время он даже поработал секретарём наркома Луначарского). Даже Осип Брик вскоре пошёл трудиться в советское учреждение. Виктор Шкловский написал об этом:
«Брик – комиссар Академии художеств и называет себя швейцаром революции, говорит, что он открывает ей дверь».
А Маяковский?
В прологе уже сочинённой тогда поэмы «Человек» уже появились слова:
«В ковчеге ночи,
новый Ной,
я жду —
в разливе риз
сейчас придут,
придут за мной
и узел рассекут земной
секирами зари».
И за ним пришли. Его позвали. Но, судя по тому, что через какое-то время он уехал в Москву, участвовать в начинаниях большевиков поэт не рвался.
В книге Бенгта Янгфельдта «Любовь – это сердце всего», написанной по материалам архивных изысканий автора и знакомства его с неопубликованными рукописями поэта, расставанию Маяковского с Петроградом дано такое объяснение:
«Главной причиной его внезапного переезда было неприятие культурной программы большевиков в том виде, как её сформулировал нарком просвещения А.В.Луначарский».
Трудно поверить, чтобы безработный поэт стал вдруг проявлять чрезмерную щепетильность в отношении «культурных прожектов» только что учреждённого Наркомпроса. Всё, надо полагать, было гораздо проще – в стране только что прошли выборы в Учредительное собрание. Было уже известно, что от партии Ленина избраны все её вожди, в том числе и те, кого Владимир Маяковский впоследствии называл своими партийными соратниками: Григорий Бриллиант (Сокольников), Георгий Оппоков (Ломов) и Иван Скворцов (Степанов).
От других партий членами Учредительного собрания стали Александр Керенский (от партии эсеров), казачьи генералы Алексей Каледин и Александр Дутов, а также Симон Петлюра (от украинских социалистов).
Больше половины избранных депутатов (51,9 %) оказались эсерами. Депутаты-ленинцы даже четверти голосов не набрали – всего 24,5 %. Это означало, что Учредительное собрание сделает всё, чтобы установленная большевиками власть Советов существовать перестала. Для того чтобы остаться у власти, Ленину и его соратникам надо было действовать очень и очень решительно.
28 ноября Совнарком принял декрет, по которому кадеты объявлялись «партией врагов народа», а её руководители подлежали немедленному аресту и преданию суду революционного трибунала. В газетной статье, которую написал Иосиф Джугашвили-Сталин, говорилось:
«Мы определённо должны добить кадетов, или они нас добьют».
29 ноября большевики приняли ещё один декрет – о запрещении «частных совещаний» съезжавшихся в Петроград депутатов Учредительного собрания. И тогда в квартире Мережковских на Сергиевской улице Петрограда стали нелегально собираться члены эсеровской фракции. Обсуждались варианты и способы скорейшего перехода власти к Учредительному собранию.
Большевикам было уже не до заигрывания с творческой интеллигенцией.
Впрочем, встреча с деятелями искусств проходила в Смольном «через неделю после Октябрьского переворота», стало быть – за неделю до выборов в Учредительное собрание. Их результат был ещё неизвестен, но то, что большевики вряд ли победят, предсказать было нетрудно. И об этом наверняка знал и Маяковский.
