Самуил Маршак - В начале жизни (страницы воспоминаний); Статьи. Выступления. Заметки. Воспоминания; Проза разных лет.
Есть среди школьных сочинений и темы более сложные, теоретические: «Взгляды Пушкина на поэзию», «Политические воззрения Пушкина», «Пушкин и народное творчество».
Но гораздо больше, чем сочинений, написали в нынешнем году ребята стихов, посвященных Пушкину.
Многие из этих стихов очень хороши. Их, пожалуй, тоже следовало бы издать отдельным сборником. Когда-нибудь через много лет этот сборник был бы замечательным документом 1937 пушкинского года.
Я бы не побоялся даже включить в него стихи, которые не имеют к Пушкину никакого отношения, но показывают, как усердно в этом году читали ребята Пушкина.
Десятилетний мальчик начинает свои стихи о возвращении с дачи в город такими словами:
В крови горит огонь желанья
Скорее ехать в Ленинград.
А девочка, про которую рассказывает писательница Ильина в журнале «Костер», сочинила вот такие «стансы»:
Я помню чудное мгновенье:
С тобой ходили мы гулять…
Гимназические поэты тоже писали когда-то стихи, посвященные Пушкину, о Пушкине, по поводу Пушкина.
Но в этих стихах не было ни живого Пушкина, ни его времени, а было большей частью одно только излияние самых восторженных и неопределенных чувств.
А вот посмотрите, как ощущает далекую эпоху наш четырнадцатилетний поэт Новиков.
Я приведу из его стихов только две строчки — портрет Александра I тех времен, когда победоносный император вернулся из Парижа.
Новиков пишет:
Он сам сиял, мундир сиял,
И плешь сияла на затылке.
Другой четырнадцатилетний поэт Шура Гольдберг описывает поездку Пушкина из села Михайловского в Святогорский монастырь.
Дорогу дали хилые монахи,
Отвел слепцов в сторонку поводырь.
В крестьянской шляпе и простой рубахе
Какой-то всадник въехал в монастырь.
И дальше:
Он весел искренне, бродя между рядами,
И у него такой счастливый вид,
И Лазаря поет он со слепцами,
С крестьянами, как равный, говорит.
Но в небе запылал огонь закатный,
Базарного конец приходит дня,
И нехотя, сбираясь в путь обратный,
Опять садится Пушкин на коня.
Вероятно, наши дети на всю жизнь запомнят пушкинские торжества 1937 года.
Дело тут не только в том, что они участвовали в концертах, карнавалах, написали множество стихов и внимательно прочитали Пушкина.
Нет, этот пушкинский год сыграл в жизни наших детей серьезную роль. Он, несомненно, наложил свою печать на литературные вкусы тех поколений, которые не сегодня-завтра будут решать судьбы советского искусства.
* * *Это о детях.
А теперь несколько слов о Пушкине и о датской литературе.
В последний месяц во всех городах и колхозах, на фабриках и в красноармейских полках шля многочисленные небывалые собрания читателей.
Собрание, которое происходит здесь сейчас, несколько отличается от других. В нем участвуют не читатели, а писатели, то есть люди, которым имя Пушкина должно быть особенно близко. Ведь они заняты тем делом, которым занимался и сам Пушкин: пишут книги.
Наши поэты могут — с большим или меньшим правом — претендовать на звание наследников Пушкина по поэтической линии.
Наши повествователи — по линии прозаической.
Писатели-историки могут вести родословную своих повестей и романов от «Капитанской дочки» и «Арапа Петра Великого».
А вот какое отношение имеет к Пушкину детская литература? Как известно, Пушкин детским писателем не был.
Естественнее всего было бы тут ухватиться за пушкинские сказки. Ведь сказка — это излюбленный и основной жанр детской литературы. Но я пока подожду говорить о сказках — тем более что написаны они были не для детей, а для всех читателей без различия возраста.
Итак, сказки мы оставим пока в стороне.
227 января 1837 года, за несколько часов до своей дуэли, Пушкин написал несколько слов детской писательнице А. О. Ишимовой.
Кончается его записка так:
«Сегодня я нечаянно открыл Вашу Историю в рассказах и поневоле зачитался. Вот как надобно писать!..»
Это письмо было последним из его писем, а детская книга, о которой он упоминает, была последней, или, во всяком случае, одной из последних раскрытых Пушкиным книг.
Говоря здесь об этом, я вовсе не хочу сказать, что литература для детей была настолько близка сердцу Пушкина, что он отдал ей последние часы своей жизни.
Конечно, он раскрыл книгу Ишимовой случайно. Конечно, в этот день ему могла подвернуться под руку и какая-нибудь другая книга — роман, поэма или драма.
Но как бы то ни было, он взялся за детскую книжку. Она оказалась в числе других у него на столе, и что-то в ней его, несомненно, заинтересовало. Ведь не стал бы он читать в такие минуты то, что ему было совсем чуждо, безразлично и скучно.
Для того, кто знает Пушкина, понятен его интерес к этой книге, которая только тем и знаменита, что Пушкин читал ее перед смертью.
Он был литератором в настоящем и большом смысле этого слова.
Его внимание привлекали все жанры отечественной литературы, в том числе и рассказы из русской истории для детей.
И не только литератором был он. Его интересы простирались значительно дальше. Он был государственным человеком, несмотря на то, что в николаевском государстве не было места для таких людей, как он.
3Нам, людям, которые работают над созданием литературы для детей, над исторической, географической, сказочной, научно-фантастической книгой нашего времени, — нам следует помнить не только того Пушкина, которого забыть невозможно, не только Пушкина-поэта.
Мы должны помнить, что Пушкин был одним из самых разносторонних людей своего времени. Его интересовал весь мир — и английская паровая машина, и камчатские дела, и быт североамериканских индейцев.
В 1836 году он частью перевел, частью пересказал для своего журнала записки Джона Теннера,[335] — человека, прожившего тридцать лет среди индейцев. Читая эту историю, не знаешь, чему удивляться: редакторской ли самоотверженности Пушкина, который не поленился перевести на русский язык документальную, непритязательную прозу Теннера, или замечательной политической остроте и меткости пушкинского предисловия.
Пушкин был настоящим селекционером литературных жанров. В его журнале «Современник» нет случайных компромиссных статей. Каждая напечатанная там вещь, — будь это повесть, или заметка, или рецензия, — прокладывает дорогу новым видам литературного искусства.
