Владимир Герлах - Изменник
Так жила и Вера. В редкие минуты отдыха исполняла свои супружеские обязанности, необходимые для здоровья дяди Вани и перестала думать совершенно о прошлом; пока, вдруг не заболела! Простудилась немного, когда нужно было переходить в брод небольшую но холодную лесную речку. По ночам уже дул холодный осенний ветер. Минкевич нашел бронхит и заставил ее лечь на несколько дней в санчасть в Озерном; в то время как дядя Ваня, оставив небольшой заслон против К., сам с главными силами отправился на Комарово! А на другой день, когда ей стало лучше, зашла к своим знакомым и остановилась в темной прихожей, невольно подслушав, что говорил приехавший из города Бондаренко своему сослуживцу, агроному Петрову:
«Вот видишь, Вася, бывает же такое чудо, хотя я в чудеса не верю, все-таки… как то уж очень кстати появился этот Галанин на той же улице, по которой меня гнали, может быть в последний раз, на допрос!»
Он рассказывал, Вера схватившись за грудь, слушала и, казалось ей, сама своими глазами видела все… это чудо! как говорил Бондаренко! Потом незаметно ушла и насилу вернулась в санчасть! Когда вечером смерила температуру, то оказалось почти 39, и Минкевич, выслушав ее пульс, запретил вставать и Вера была этому рада, спокойно могла подумать о том, что ей удалось узнать о Галанине! О его трагедии, когда он собирался вернуться в К! Да, он остался верен себе! Своему слову, своему… рыцарству! Вспоминала, как он, шутя ей говорил: «Я, Вера, по моей матери происхожу от тех меченосцев, которых в свое время лупил ваш Александр Невский! Поэтому в моем характере есть многое такое, что тебя удивляет и может быть сердит! Знаю сам, что бываю страшно глуп! Что я устарел со своими идеями в наш век борьбы капитала и коммунизма, но ничего не поделаешь: горбатого могила исправит! Будешь еще долго любить меня вот таким как я есть?» И тогда, любуясь им она отвечала: «Буду вечно и гордиться своим рыцарем!».. И вот теперь, когда он пожертвовал собой, своим счастьем, спасая Бондаренко, а она… Да, он, в самом деле устарел для настоящей жизни и поэтому погиб! И ей было жаль его — до слез! Но потом она вспомнила, что он приехал, когда совершилась уже непоправимое, когда она убила Шубера, когда по ее вине погибла тетя Маня и дядя Прохор и обрадовалась, что все так случилось и что он погиб, не подозревая о ее измене! Да, рассуждая логически, она должна была радоваться его гибели… Ведь иначе это был бы ужас! Она, конечно, подчинилась бы его воле изменника и изменила бы тоже своей родине, погибла бы вместе с ним бесславно и подло! А сейчас все хорошо! И все-таки металась по кровати, смотрела в темноту безумными глазами и приходила в отчаяние! Так прошла бессонная ночь!
***Утром Минкевич снова зашел что бы ее проведать и остался доволен всем и ее пульсом и температурой и аппетитом; обещал завтра отправить к Холматову и разрешил встать! Ушел обходить других больных и раненных, на прощанье пошутил: «Надеюсь, что, наконец, сообразите вместе с дядей Ваней соорудить нового советского человека, не забывайте, что потери у нас велики и нужно их пополнять!» Любил крепкие шутки, над которыми сам хохотал довольным заливистым смехом, Вера, все утро прогуляла по берегу озера, возвращаясь домой прошла кладбищем; нашла могилку своей подруги, безкрестную заросшую травой; спокойно подумала о том, как коротка жизнь человека и как она, в особенности в Советском союзе, быстро забывается. Обедала с аппетитом, щи на мясе, с удовольствием выпила рюмку самогонки, думала о том, что завтра увидится с Ваней, Он будет рассказывать о своих успехах, потом посадит на колени, начнет ее щекотать, потом… но не хотела дальше думать, что будет потом, портить своего настроения. Кончив обедать, пошла навестить больных и раненых бойцов. Думала ночью дежурить около особенно тяжело раненых, что бы поскорее окунуться снова в родную знакомую обстановку простых несложных хлопот. Накинула платок и вышла на крыльцо, когда увидела Семенчука на телеге, запряженной конем в мыле, обрадовалась и встревожилась: «Вы, Семенчук? Что случилось? Смотрите, совсем загнали лошадь! Спасибо за коров и жито! Вы самый лучший наш председатель колхоза на весь район! И фрицы дураки вас любят и для нас вы — золото!»
Кивнув головой хотела пройти мимо, торопилась пока солнце не село и удивилась, вдруг, увидев, как Семенчук, соскочив с телеги подошел к ней, озираясь по сторонам и сказал странным шепотом заговорщика: «Товарищ Вера! Тут я вам записочку привез, приказал он мне передать вам в собственные руки. Он вас ждет! Милый мой человек! Очень даже с большим нетерпением!»
Вера остановилась с недоумением смотрела в бегающие виноватые глаза Семенчука, машинально взяла свернутый вчетверо большой белый запачканный конверт без надписи: «Что такое? Да что с вами? От кого письмо? Кто вам приказал и кто меня ждет?» Но посмотрев внимательнее в знакомые голубые глаза, поняла все. Такое же восторженное торжественное лицо бывало у Семенчука тогда, давно, когда Аверьян в бричке привозил их обоих в Парике, в дом, который купил Галанин и он, староста, встречал своего любимого коменданта.
Оглянувшись назад, сказала: «Пойдемте, пройдемся, пока я прочту это письмо. Почти бежала по пустынной улице, в сопровождении партизанского связного, разорвала конверт, дрожащими пальцами вытащила оттуда бумагу, на которой таким знакомым незабытым почерком, было написано несколько строк по старой орфографии с буквой ять и твердым знаком: «Вера, я жду тебя в Париках, в моем доме. Мне нужно переговорить с тобой во что бы то ни стало! Выяснить все. Буду ждать до утра. Если не приедешь с Семенчуком, приду сам в Озерное! А. Галанин».
По тону письма видно было, что он знал многое. И весь он был здесь со своей упрямой волей, которая не хотела считаться с жизнью и с действительностью. Он ждал ее в своем доме! Просто и до глупости смешно! Как будто, она была его рабой! Она возмутилась, так что чуть не задохнулась, обернулась к еле успевающему бежать за ней Семенчуку: «Что это значит?» -
«Это значит, что я должон вас к нему доставить… немедля! Так и сказал. Я вот только покормлю и напою лошадь и поедем! До темноты вас доставлю — будьте уверенны! В сохранности. Он так мне и сказал: до смерти буду вам благодарен, Семенчук! И будет!»
Вера посмотрела с изумлением на него, как будто перед ней был не партизан, а немецкий староста, совершенно переставший думать о последствиях своего поступка, хотела узнать, как это могло случится и осторожно его расспросила обо всем, была поражена: «Вы говорите, что он хочет к нам перейти! Неужели вы ему поверили?» — «Вот ни на столечко! Да разве ж я такой дурак? Вы бы только его видели и послушали как он говорил! — Хочу бороться за любимого отца народов Иосифа Виссарионовича! говорит, аж шипит! И рот перекосил! Даже очень мне обидно стало за нашего товарища Сталина и за всех нас!» — «Так как же вы смеете меня к нему звать? Вы знаете, чем все это может кончится и для меня и для вас?» -
