Владимир Герлах - Изменник
На всякий случай, попасться в руки партизан не хотелось и умирать самому тоже. В боковом кармане удостоверение на имя гражданина Гаврилова, которому разрешалось отправиться за продуктами в Парики. Удостоверение подписал Жуков и заверил комендант города своей печатью. Пока Красавчик легко вез пустую телегу на гору, Конев с ним разговаривал и шел рядом с ним, а Галанин смотрел по сторонам, на бугре оглянулся на город, подумал с благодарностью о Шурке, которая проводила его до моста с мужем и долго смотрела ему вслед, как будто смеялась, а может быть плакала. Это хорошая, добрая женщина, все-таки видно боялась за него! И напрасно: он вернется! он еще поборется за свое право жить!
Конев, как будто угадал его мысли, сочувственно покачал головой: «Да… милый человек! Вот они бабы какие! Не ценим мы их, думаем, такие сякие, длинногривые дуры! А подумать так сурьезно… вся наша жизня на них держится! Нам… дуракам мнится, что это мы все орудуем! А вот нет! Все оне: и, если какая баба захочет, как ты не крути, сделает по своему! Захочет к добру, захочет к худу! Погубит тебя или спасет! Да… дела, брат!» Посмотрел искоса на злое Галанина, задергал вожжами: «Но, милой, да не торопись! Не уставай! Время есть и торопиться нам совсем некуда!»
Довез Галанина, как условились, до развилки, около трех дубов, откуда было совсем близко до Париков, каких два километра над Сонью. Сам повернул к своим кумовьям на совхоз Первого мая, за Галаниным должен был заехать завтра утром, но был уверен, что больше его не увидит. Одно из двух, либо Галанин решил к партизанам перекинутся, — те совсем близенько от Париков в засадах лежали и староста Семенчук у них давно связным работает! Либо его сегодня там и прикончат, сердягу, не помогут ему, ни его переодевание, ни фальшивые бумаги! Долго смотрел вслед быстро уходившему по лесной дороге Галанину, сокрушенно качал старой головой: «Ах ты, миляга мой сердечный! и чего это тебя нечистый по этим гиблым местам гоняет? Все она! Больше некому… она ему голову завертела! И понятно. Девка знаменитая! Эх! жизня наша горемычная… ну, хорошо! А он, белогвардеец! Кем же он станет, когда его шлепнут? Кто же он?… Ага! Орел он! Маленько облезлый, побитый, а никто другой… Высоко он над всеми поднялся, воронами погаными! Всех превзошел!» Конев смеялся от удовольствия, что и Галанина сумел пристроить в своем животном царстве! Он орел! Шура тоже сученка ласковая. Вера-лебедь холодная! Всех трех рядышком поставил и успокоился.
***Галанин свалился как снег, на голову Семенчуку… Как только староста увидел знакомые глаза и рот под короткими усами, поперхнулся кашей, которую ел вместе со своей дочерью Зинкой и женой. Сразу отнялся язык, ноги и руки, ложка упала на пол и понятно почему. Брехали все в городе и районе, что Галанин давно арестован и расстрелян немцами, а он не только живой стоял перед ним, а еще переоделся каким то рабочим и, как ни в чем ни бывало, совсем один пришел в Парики, в самое партизанское гнездо! Где староста был их связным, а при случае начальником небольшого, но очень храброго партизанского отряда! Ясно, что за Галаниным шли полицейские и немцы, не даром Семенчуку еще утром донесли о двух ротах немецкого подкрепления! Понятно, что их привел Галанин и что расплата была не за горами! Галанина он знал и знал на что он был способен! Нужно было спасаться, выиграть время, скоренько. Кое-как начал снова владеть руками и ногами, поднял ложку, закричал, заикаясь: «Товарищ Галанин! Господин белогвардеец! Боже ты мой! Как раз к обеду попали! Зинка, ты чего сидишь, дура! Рот раскрыла? А ну ка шевелись, тащи самогонку сюда, леду! Анисья, тарелочку ставь нашему дорогому гостю! Режь свинью! Сию минуту! Господи! Ну и как же я рад! Даже смеюся от радости!» Но смеяться не мог! Издавал только какое то жалобное мычанье и его губы скопца тряслись и шлепали! Спасла положение Анисья. На самом деле крепко обрадовалась гостю, правда, свинью резать не побежала, но угостить хотела на славу бедного белогвардейца, пострадавшего из-за русских, о его несчастье с Верой знала и очень его, по бабьи, жалела! Веру не понимала, так как считала Галанина куда лучше и умней дяди Вани! Наливала самогонку собственного изготовления Семенчука мужу и гостю! Стояла около него, оперши подбородок в ладонь руки, пригорюнившись!
Погнала Зинку за грушами и яблоками собственного сада; осторожно расспрашивала, но многого узнать не довелось, Галанин попросил ее на минутку с дочкой выйти, что бы поговорить с мужем по делу, хотел посекретничать, только напрасно! И Аксинья и Зинка за тонкой перегородкой все слышали и очень удивлялись. Удивляться было чему: Оказывается, что белогвардеец все успел узнать! О том, что Вера была в Озерном и что Семенчук был в связи с партизанами, так и сказал спокойно, хотя кулаком по столу стучал.
— «Молчите, не брешите! Вы у них связным! Таким же как и Бондаренко! И этот Конев! Я все знаю! Кроме того, видел по дороге сюда, шесть телег из вашего колхоза! Я их всех сукинов сынов узнал! Стоял за деревом и считал! Кроме того, они гнали трех коров! На Озерное! Товарищу Холматову! Что? Прикусил язык? Но мне на все это наплевать, Семенчук! Потому, что я хочу тоже на вашу сторону перейти! Воевать за вашего отца народов! Дорогого, любимого Сталина! Иосифа Виссарионовича! Что удивился? На выпей самогонки, дуй прямо из горлышка! Успокойся! Так вот, Семен-чук! Я решил! Но, так как не доверяю вам, никого из партизан не знаю, кроме Веры, моей бывшей невесты, я решил сделать так! Я написал ей записку! Прошу приехать сюда, чтобы с ней обсудить все условия моего возвращения так сказать, в лоно советского народа! Вы ей передадите записку и привезете ее сюда! Я буду ждать ее в моем доме! До утра! Вы слышите? Если она не приедет, то я сам к ней явлюсь! Тем хуже, если Холматов на ее глазах меня шлепнет! Молчать! Никаких возражений! Вот записка! И знаете, Семенчук, если вы ее привезете я буду вам очень благодарен! До смерти!» В этой последней просьбе, была мольба и угроза. Семенчук, радуясь тому что остался жив, побежал запрягать лошадь, на дворе торопясь обнял дочь и жену, хотел было им объяснить как и что, но они, эти бабы, знали уже все и очень даже его ободряли! Вот же история! Жалели даже его страшно и надеялись, что по ихнему бабьему хотенью все устроится и Галанин снова отобьет Веру у дяди Вани!
***Аверьян сказал все-таки не совсем правду: Никакого штаба Холматова не было в Озерном. Он со своими партизанами находился всегда в движении и с небольшими сравнительно силами наносил всегда страшный урон ослабевшему испуганному врагу! Вера почти всегда его сопровождала, часто работала под огнем, несмотря на его мольбы беречь себя и оставаться в тылу, вместе с главной санчастью, которой заведовал доктор Минкевич. — «Я пришла к тебе не затем, чтобы исполнять только свои обязанности жены. Родина прежде всего!» Ее трудно было узнать, окрепла физически и огрубела не только телом… Мысли о гибели ее родных, ее подруги Головко и других знакомых и близких давно перестали ее мучить. Ее личное Я давно стерлось, исчезло! Оставалось великое Мы, которому она приносила всю себя, как, впрочем, и все окружающие. Если же попадались, среди партизанов и тех кто находился поблизости, люди с какими то личными стремлениями и надеждами, они быстро гибли, если не могли себя сломать, перемалывались на диво построенной машиной, которая называлась коммунизмом! Это видели все и не старались идти наперекор своей судьбе советского человека!
