Даниил Тумаркин - Миклухо-Маклай. Две жизни «белого папуаса»
Лето 1888 года, с 18 мая по 26 августа, Маргерит с сыновьями и «няней» Марией провела в Малине[992]. Здесь она познакомилась с матерью Николая, которая «нежно и с любовью» приняла его вдову. «У нее такое же лицо, как у моего любимого, — записала Маргерит в день приезда, — она так похожа на него, так похожа, что я не могу смотреть на нее, не думая о нем»[993]. Екатерина Семеновна прихварывала и ездила лечиться к докторам в Киев, но по-прежнему искусно управляла разросшейся семьей, все члены которой приехали летом отдохнуть в Малин. Только тут Маргерит впервые увидела Александра Мещерского, который прибыл 17 августа в Малин, чтобы навестить семью своего старого друга и познакомиться с его вдовой.
Бегло ознакомившись с достопримечательностями Киева и Москвы, Маргерит и ее спутники 31 августа прибыли в Петербург. Началась подготовка к длительному путешествию. Теперь главной заботой вдовы Миклухо-Маклая было добиться скорейшего издания его трудов. Как она утверждала впоследствии, П.П. Семенов обещал ей, что первый том дневников выйдет в свет «следующей весной» и будут приняты надлежащие меры для подготовки к печати других трудов. Сфотографировавшись с сыновьями на память в Петербурге, она отправилась на готовый к отплытию пароход «Траве».
23 сентября (5 октября) Маргерит простилась с Михаилом — и с Россией — в Кронштадте. Через две недели путешественники прибыли в Лондон, где их любезно встретили старшая сестра Маргерит, вышедшая замуж за брата ее первого мужа, и его родственники. Мария по-прежнему отлично справлялась со своими обязанностями, но Маргерит решила, что она будет «чужой» в Австралии. Поэтому друзья помогли ей нанять бонну-англичанку. Марию пришлось отправить обратно в Россию[994].
В конце декабря 1888 года леди Маклай, как ее стали называть в Англии и Австралии, с сыновьями и новой бонной отплыла из Портсмута в Сидней на пароходе «Аркадия». Незадолго до этого в журнале «Наблюдатель» появилось стихотворение известного журналиста, поэта и бытописателя Москвы Владимира Гиляровского «Памяти Н.Н. Миклухо-Маклая»[995]:
Он в душной больнице один умирал,
Жестоко пред смертью страдая.
Но в грёзах порою пред ним возставал
Далекого моря рокочущий вал
И берег цветущий Маклая.
Он видел: в широкой, туманной дали
Полоска блестит золотая —
То берег неведомый новой земли…
Он видел: летят по волнам корабли
На берег цветущий Маклая.
И рвался он жаждавшей воли душой
Из нашего бедного края,
Из этой столицы туманной, сырой,
На южное море, под свод голубой,
На берег цветущий Маклая.
В приюте усопших, меж разных могил,
С крестом есть могилка простая.
Там, в снежных сугробах, навеки почил,
Кто новую землю на юге открыл
И берег цветущий Маклая.
Дон Кихот на Тихом океане
«Для оценки деятельности и заслуг покойного Миклухо-Маклая не наступило еще время», — писал в 1888 году В.И. Модестов[996]. С тех пор прошло больше столетия, и теперь можно высказать некоторые суждения, хотя их затрудняют многообразие деятельности путешественника и плотная пелена легенд, преданий и просто небылиц, которая заслоняет его подлинный облик. «В газетах печатают интервью, которые он не давал, — подчеркивал в июле 1886 года корреспондент немецкоязычной петербургской газеты. — И пишут о нем, что угодно: одни — что он людоед, поедающий каждый день на завтрак кого-нибудь из своих подданных, другая крайность — авантюрист, который вообще не был на Новой Гвинее. Внешность описывают по-разному, а возраст произвольно — от 30 до 60 лет. Эти газетчики вообще не видели Миклухо-Маклая»[997]. Даже почтенный датский литературовед Георг Брандес, который посетил больного путешественника в ноябре 1887 года, не удержался от нелепой выдумки, написав в книге, изданной по возвращении из России, что на «своем» острове таморусс имел гарем из 147 туземных жен[998].
Волна вздорных вымыслов коснулась и вдовы «белого папуаса». В марте 1899 года петербургская газета «Народ», ратующая за неограниченное самодержавие, оповестила читателей, что «17-го марта скончалась Татьяна Ивановна Миклухо-Маклай, вдова известного путешественника и естествоиспытателя Н.Н. Миклухо-Маклая. Покойная была еще не старою женщиною. Она сопровождала своего мужа в его путешествиях, делила с ним все труды и опасности»[999]. К счастью, Маргерит, которая почти на полвека пережила своего супруга[1000], едва ли узнала о своих «похоронах».
Итак, кто вы, доктор Миклухо-Маклай?
«Тамо русс» — один из последних в истории мировой науки известных натуралистов широкого профиля, который не только поставил в центр своих исследований человека и проявления его культуры в рамках географической среды, но и активно работал в отраслях естествознания, непосредственно не связанных с этой проблематикой (океанография, геология и др.). Разумеется, за столетие далеко продвинулись вперед все науки, которыми занимался «белый папуас», так что его труды представляют теперь интерес главным образом для историков этих научных дисциплин. Зато жизненный путь и сама личность Миклухо-Маклая характеризуют его как одного из самых замечательных людей богатого талантами XIX века. «Время убирает ненужное, — резонно считает известный медик и литератор, профессор М.И. Буянов, — поэтому образ этого человека сейчас интереснее, чем его труды»[1001].
Русский эмигрант Лев Мечников (брат знаменитого физиолога) — друг и соратник Элизе Реклю и Петра Кропоткина и сам один из теоретиков анархизма — в 1888 году назвал Миклухо-Маклая «самым симпатичным из современных Дон Кихотов»[1002]. «Донкихотством» предпочел расценить в сентябре 1886 года проект путешественника по созданию русской переселенческой колонии на Новой Гвинее Н.К. Гире в конфиденциальном разговоре с британским послом[1003]. Да и сам Николай Николаевич полушутя-полусерьезно уподобил себя еще в 1877 году в связи с безуспешными попытками учредить зоологические станции в Юго-Восточной Азии «illastrissimo Hidalgo de la Mancha» («достославному идальго Ламанчскому»), то есть пресловутому Дон Кихоту[1004].
Конечно, во всех этих случаях имелся в виду не герой Сервантеса, а определенный социально-психологический тип личности, названный в середине XIX века в русской литературе и публицистике, с легкой руки Герцена и особенно Тургенева, именем Дон Кихота. При всех различиях в трактовке этого образа можно все же выделить некоторые присущие ему черты. Это бескорыстный, наивный мечтатель с фанатическим упорством, но безуспешно стремящийся приносить пользу человечеству в соответствии со своими идеалами.
