Максим Чертанов - Дюма
Дюма нанял капитана, отплытие назначил на апрель, 17 февраля вернулся в Париж. Подыскал спутников: художник Густав Ле Гре, только что сделавший лучшую фотографию Дюма (в грузинской одежде); другой художник — 22-летний Этьен Лакруа, сын актера, знакомого Дюма; Поль, сын Ноэля Парфе; врач Пьер Альбанель; переводчик Теодор Канапе; Василий; Эмили, из-за известного суеверия переодетая мужчиной. Заключил договор на путевые очерки с «Конституционной» и «Веком»: обещал читателям «Грецию Гомера, Гесиода, Перикла и Августа, Византию, Иудею, Палестину, крестовые походы» и рассказы о Гарибальди, с которым рассчитывал еще раз встретиться в Генуе, а для начала опубликовал в «Веке» серию статей о конфедеративном будущем Италии.
Корпел над мемуарами Гарибальди, с документами плохо, то и дело молил Бертани прислать каких-нибудь историй. При этом успел основать газету «По четвергам» — «газету литературы и путешествий», от редактуры и управления вскоре отошел, благодаря чему газета успешно существовала почти до его смерти, печатая его старые и новые тексты и другую беллетристику, а также написать массу страниц прозы и несколько пьес. Роман «Мемуары Горация» из времен Древнего Рима, напоминающий «Актею», печатался в «Веке» с 16 февраля по 19 июля и не был завершен; Дюма работал над ним в одиночку, а с Шервилем написал роман «Папаша Горемыка» о том, как Ла-Варенн, где они провели прошлое лето, стал модным местом: понаехали парижане, приезжий соблазнил и бросил девушку, она сошла с ума, все погибли; публикация в «Веке» с 21 марта по 4 мая. Предположительно на основе неизданной рукописи Шервиля (либо одним Шервилем) написан роман «Маркиза д’Эскоман»: опять мужчина погубил женщину, только замужнюю; книжная публикация в Брюсселе. Леви за свои 120 тысяч старался выжать все: издал сборник периодики Дюма «Беседы» и сборник сказок «Папаша Жигонь». Оперетту «Роман Эльвиры» Дюма и Левена на музыку Амбруаза Тома поставила «Комическая опера» 4 февраля, романтическую драму «За кулисами заговора, или Сын Черного Дональда» в соавторстве с Полем Лакруа — «Водевиль» 4 июня, инсценировку «Сальтеадора» — «Порт-Сен-Мартен» 12 июня. Последних двух премьер Дюма не застал: 20 апреля он с командой выехал в Марсель, оттуда на неделю к Шарпийону, который заверил его завещание и распоряжения «на случай несчастья».
«Эмма» вышла из Марселя 9 мая: восемь членов команды, 11 пассажиров, собака Вальден и канарейки подробно описаны в путевом дневнике. Тем временем Гарибальди в ночь на 5 мая захватил в генуэзской гавани два парохода и с 1200 бойцами (их называли «Тысяча») направился завоевывать Сицилию (Кавур и Виктор Эммануил отвечали перепуганным европейским монархам, что они ни при чем). 11 мая «Тысяча» высадилась на острове и, разбивая по пути сицилийские войска и увеличиваясь за счет повстанцев с каждым часом, двинулась к Палермо. Так что в Генуе, куда «Эмма» пришла 16 мая (после захода в Ниццу), Дюма своего героя не застал. Две недели он собирал документы, допрашивал людей и 31 мая закончил работу: в тот же день «Мемуары Гарибальди» начали выходить в «Веке» и печатались до 5 сентября. Поскольку имя Гарибальди было у всех на устах, успех получился бешеный. Леви выпустил книгу, последовали переиздания, переводы, словом, «Мемуары Гарибальди» читала вся Европа. Выходили и другие книги о Гарибальди, свою опубликовал Е. П. Карнович в «Современнике». Добролюбов — Некрасову, 4 сентября 1860 года: «Что это за чепуху написал он о Гарди!! Надо же было, чтоб ему попались самые дикие и бессмысленные книжонки по этой части. Ведь 9/10 того, что он пишет, вовсе не бывало. Уж лучше бы он взял просто мемуары Дюма да и передул бы их все целиком. Тот хоть и врет, но несколько связнее». Дюма, однако, не «врал», ибо целиком основывался на документах, которые ему давал Бертани, и рассказах гарибальдийцев; его работа считалась канонической до 1888 года, когда была опубликована собственноручная автобиография Гарибальди.
Но еще больший успех мог быть у книги, которая расскажет о приключениях Гарибальди не «вчера», а «сейчас»; биограф решил следовать за героем. Увы, он не был первым — Максим дю Кан уехал с «Тысячей» (и потом написал книгу), но еще не поздно присоединиться. Кроме того, ему хотелось видеть, как падут сицилийские Бурбоны, — месть за отца. Да и вообще, как мог журналист не хотеть участвовать в подобной экспедиции!
Мире, редактор «Конституционной», узнав, что Дюма решил изменить маршрут, отказался продолжать публикацию его заметок. Взялся Жирарден и не прогадал: жанр военной журналистики был в новинку, и «Пресса» увеличила тираж благодаря отчетам Дюма. В 1861 году они в сокращенном виде вышли книгой «Гарибальдийцы». Это сухой текст, в котором нет почти ничего о личных приключениях автора, — классика военной корреспонденции. В 1862 году Дюма написал и опубликовал в «Монте-Кристо» другой текст, «Вива Гарибальди», — там больше о личности Гарибальди; наконец, был третий вариант, с собственными приключениями, «Гарибальдийцы: Одиссея» — он частично печатался в разной периодике, целиком не был издан, в 1929 году англичанин Гарнетт опубликовал его в переводе под названием «На борту „Эммы“», и лишь в 2004 году Шопп издал книгу на французском языке.
27 мая Гарибальди осадил Палермо, 30-го генерал Ланца сдал город и заключил перемирие; Гарибальди объявил Бурбонов низложенными, себя — наместником от имени Виктора Эммануила. Король обеих Сицилий Франциск II сидел в Неаполе, просил Луи Наполеона заступиться, тот посовещался с Кавуром и предложил Франциску, оставшись королем материковой части, заключить союз с Пьемонтом. Франциск согласился и 6 июня подписал бумагу, что отказывается от Сицилии. К 10 июня, когда экипаж «Эммы» высадился в Палермо, все было кончено, жители Палермо спешно перекрашивались в гарибальдийцев: «Простая красная хлопчатобумажная рубашка теперь стоит целых 15 франков, и в результате все улицы и общественные места кажутся огромными маковыми полями». По улицам волокли голову, отбитую у статуи Фердинанда, — Дюма, всегда жалостливый к памятникам, позлорадствовал. 11 июня встретились с Гарибальди, восторг (во всяком случае, со стороны француза), объятия. Гарибальди жил в королевском дворце, Дюма отвели комнату там же. Не стоит думать, что он восторженно воспевал победу: ему была свойственна восторженность в отношении людей — 20 июня он писал Гарибальди: «Мой дорогой генерал, ускользните от неаполитанских кинжалов, станьте главой республики; умрите столь же бедным, как жили, и вы станете более великим, чем Вашингтон», — но не событий.
Разруха была ужасная: «Вчера, когда мы шли среди городских развалин, две бедные женщины показали нам хлеб, который они купили, жалуясь на дороговизну. Каждое утро, однако, у ворот дворца адъютанты Гарибальди распределяют между бедняками хлеб и деньги… Суеверное население не может понять этого: они едва не умерли от голода при католическом вице-короле, а теперь их кормит отлученный от церкви генерал. Священник брат Джон, однако, прилагает все усилия, чтобы объяснить им ситуацию на свой лад, говоря, что Пий IX — Антихрист, а Гарибальди — Мессия». Шла охота на полицейских агентов — толпа забивала их насмерть: «Время от времени вы слышите крик „Крыса! Крыса!“. (Это прозвище, данное населением агентам тайной полиции.) Услышав его, все сбегаются. Слышен крик боли, человек падает. Возможно, это агент, возможно, нет, но в любом случае вы увидите труп. В течение первых дней после прибытия Гарибальди они имели обыкновение приводить „крыс“ к нему, чтобы он их судил; но, как все великие военачальники, Гарибальди прежде всего милосерден. Мало того что он отпускал этих незадачливых негодяев, он давал им своего рода паспорт. Когда жители Палермо увидели это, они взяли закон в свои руки. Если, однако, сравнить несколько убитых „крыс“ с тысячей или тысячей двумястами жителей Палермо, тоже убитых, сожженных или замученных неаполитанцами, очевидно, что народная месть осуществляется в весьма скромных масштабах. Я не сужу, я лишь пытаюсь привести доводы „за“ и „против“, всегда лишь относительно связанные с истиной. Всегда есть конфликт интересов, и все преувеличивают злодеяния противника… Я просто описываю то, что вижу своими глазами». Его упрекали в преувеличениях, но убийства «крыс» и прочие жестокости подтверждались свидетельствами других иностранцев, например швейцарского консула Хирцеля.
