Алексей Новиков - Впереди идущие
Белинский посмотрел на Анненкова, словно ожидая ответа.
– Выходит, мания, да с умом? За что же тут щадить? – Он снова поглядел на Анненкова, словно ждал, что Павел Васильевич развеет какие-то очень глубокие, не до конца отброшенные его сомнения. – Но что же делать? – заключил, помолчав, Виссарион Григорьевич. – Надо всеми мерами спасать людей от взбесившегося человека, будь то хоть сам Гоголь.
Чтение письма продолжалось.
– Вы сильно ошибаетесь, – читал Белинский, словно в самом деле разговаривал с автором «Переписки», – если думаете, что Ваша книга пала не от дурного направления, а от резкости истин, будто бы высказанных Вами всем и каждому.
Белинский задавал вопрос: разве в «Ревизоре» и «Мертвых душах» были сказаны с меньшей истиной и талантом менее горькие правды? Но «Мертвые души» от этого не пали, а «Переписка» позорно провалилась.
– И публика тут права. – Голос Белинского был горяч, даже дыхание стало, кажется, свободно. – Она видит в русских писателях своих единственных вождей, защитников и спасителей от мрака самодержавия, православия и народности и потому, всегда готовая простить писателю плохую книгу, никогда не простит ему зловредной книги. Это показывает, сколько лежит в нашем обществе, хотя еще и в зародыше, свежего, здорового чутья; и это же показывает, что у него есть будущность. Если Вы любите Россию, порадуйтесь вместе со мною падению Вашей книги!
Белинский взял последний лист письма:
– Тут дело идет не о моей или Вашей личности, а о предмете, который гораздо выше не только меня, но даже и Вас: тут дело идет об истине, о русском обществе, о России. И вот мое последнее заключительное слово: если Вы имели несчастье с гордым смирением отречься от Ваших истинно великих произведений, то теперь Вам должно с искренним смирением отречься от последней Вашей книги и тяжкий грех ее издания в свет искупить новыми творениями, которые напомнили бы Ваши прежние.
Под письмом стояла дата: «15 июля 1847 года. Зальцбрунн».
Анненков заговорил о впечатлении, которое произведет письмо на Гоголя.
– Вы, Виссарион Григорьевич, не только опровергаете его мнения, вы беспощадно обнажаете пустоту всех его нынешних идеалов, с защитой которых он так неловко выступил. Как вынесет Гоголь это страшное бичевание?
– Я никогда не смогу оскорбить его так, как он оскорбил мою веру в него. – Хоть и был утомлен Белинский чтением письма, слова эти произнес твердо, только чувствовалась в них глубокая душевная боль.
Письмо пошло к Гоголю. Белинский снял копию для себя. Бережно уложил в чемодан «Мертвые души».
В тот же день русские путешественники с удовольствием покинули постылый Зальцбрунн.
Глава седьмая
В Париж ехали с остановками, которых требовало ухудшившееся здоровье Белинского. В Дрездене получили новые известия из Франции, огорчившие Виссариона Григорьевича.
– Черт знает, что мне за счастье! – говорил он. – В Питере я только и слышал о шайке наших генералов, грабивших солдат, а в Париже, кажется, только и придется слышать о воре Тесте и других ворах-министрах.
Делом французского министра Теста, приговоренного к трем годам тюрьмы за стотысячную взятку, занимались газеты всей Европы.
– О Франция, Франция! – сетовал Белинский. – Земля позора и унижения! Только ленивый не бьет тебя по щекам!
Белинский чтил великую культуру Франции, ее революционное прошлое, но он не приходил в умиление от европейских порядков только потому, что они европейские. Он не ждал ничего доброго от встречи с Францией, которой управлял король Луи-Филипп, ставленник алчной буржуазии.
Едва путешественники добрались до Парижа, едва устроились в гостинице, Белинский стал торопить Анненкова:
– К Герцену! Нет мочи ждать!
Ворох французских и европейских новостей обрушился на Белинского. Герцены расспрашивали гостя о здоровье, дружно хвалили его посвежевший вид и с подозрительной поспешностью возвращались к рассказам о Париже и о Франции.
– Ты о министре Тесте слышал, конечно? – спрашивал Александр Иванович. – В этом же грязном деле замешан и бывший военный министр. Но все это цветочки. Правящая страной буржуазия несет смерть и растление всему, к чему она прикасается… Я задумал цикл статей для «Современника». Надо показать русским читателям, что представляет собой теперешняя Франция. Пора отучить от идолопоклонства наших европейцев.
– Важная мысль, – отвечал Белинский. Он сам начал еще в Петербурге открытую борьбу с теми, кто не видел для России будущего, иначе как по готовым западным образцам. – Отрадно слышать о твоем намерении, Герцен, служить «Современнику».
Белинский рассказал о делах журнала, потом вынул рукопись из бокового кармана.
– Впервые в жизни я получил от Гоголя письмо в Зальцбрунне. Послушайте мой ответ автору злополучной «Переписки».
Виссарион Григорьевич читал с огромным подъемом, только вынужден был часто останавливаться из-за проклятого кашля. Герцен, улучив минуту, тихо сказал Анненкову:
– Это гениальная вещь, да это, кажется, и завещание его.
Весь вечер Александр Иванович не мог отогнать от себя мысли: смерть готовится похитить человека, который больше всех нужен сейчас России.
На следующий день Герцены показывали гостю Париж.
– Кто не читал о Париже! – говорил во время поездки по городу Белинский. – Но, признаюсь, Париж превзошел все мои ожидания.
Вечером поехали в Пале-Рояль.
– Шехерезада, Шехерезада! – повторял, любуясь, Виссарион Григорьевич.
А не пора ли вернуться из Шехерезады в жестокую действительность? Уже было передано приглашение доктору Тира де Мальмор навестить пациента из России. Можно было выздороветь от одной встречи с этим веселым, добродушным человеком, который уверенно держал в руках участь больных.
Белинскому было объявлено, что он будет совершенно здоров через полтора месяца, а может быть, и раньше. Для этого и изобретены доктором Тира де Мальмор новые лекарства. Все, что нужно сделать новому пациенту, – это переехать в лечебницу доктора Тира де Мальмор, здесь же, в Париже, в Пасси. Остальное сделают бог, наука и он, доктор Мальмор.
Едва удалился врач, прибежал Тургенев, свалившийся как снег на голову в Париже. Иван Сергеевич был ужасно смущен, что не успел вернуться в Зальцбрунн.
– Черт бы побрал этот Зальцбрунн! – весело отвечал Белинский. – Я бы и сам сбежал оттуда на вашем месте… Как поживает мадам Виардо?..
Поехали с Тургеневым на почту – новая удача! Свежая, июльская книжка «Современника» и письмо от Некрасова: все идет в редакции как нельзя лучше. Пришло письмо и от Мари.
Тургенев и Анненков перевезли больного в Пасси. Виссариону Григорьевичу отведена в лечебнице уютная комната. Доктор Мальмор проявляет исключительную заботу о новом пациенте. Он сам приносит жаровню с пылающими углями и щедро сыплет туда свой волшебный порошок, ядовитые пары которого нужно подолгу вдыхать. Доктор усердно потчует пациента изобретенной им микстурой.
