Леонид Кучма - После майдана 2005-2006. Записки президента
С одной стороны, всячески способствовать развитию выгодных Украине хозяйственных связей, а с другой - не оставлять без сдачи ни одного антиукраинского выпада. Эту программу хорошо бы дополнила программа развития культурных и бытовых связей с Польшей и Чехией, несмотря на все трудности, связанные с их членством в ЕС. Найти бы настоящее взаимопонимание с руководством и общественностью этих стран! Увидев, что Украина всерьез ищет в их лице культурно-бытовую альтернативу России, они охотно пойдут ей навстречу».
18 сентября 2003 года в очередном обзоре российской печати (такие обзоры готовились для меня регулярно) я читал следующее: «Вопрос об адекватной украинской реакции на шовинизм российских СМИ перезрел, если украинское руководство НЕ заинтересовано в российском вмешательстве в предстоящую украинскую предвыборную гонку. «Для оставшегося самостийного флота и нынешней части севастопольских бухт было бы много», - пишет российская газета «Трибуна» (в статье своего украинского корреспондента Ильченко). Газета, видимо, уверена, что украинцы, как обычно, не предпримут никаких мер для защиты своего достоинства. «Новые известия» - вроде бы вполне демократическое издание - пишут так: «Полтавские национал-демократы обратились к украинским властям с требованием вернуть им каменную скульптуру Тараса Шевченко. Монумент знаменитому малороссийскому поэту никуда не пропадал». Так что если кто-то думает, что я был плохо информирован о настроениях в разных кругах украинского общества, то ошибается. Мне постоянно предлагали разработать и осуществлять программу «ответных действий». Об этом нередко говорил покойный Чорновил. По сути к этому сводились многочисленные публикации в руховской прессе, выступления таких народных депутатов, как, например, Тягныбок, Шкиль, да и более умеренных - Костенко, Плюща.
Российские СМИ находятся под контролем и прямым управлением власти. Поэтому журналистское хамство Украина вправе рассматривать как кремлевское хамство, какими бы внешне теплыми ни были отношения первых лиц двух стран».
Я понимал их чувства. Это была в конце концов моя обязанность как президента - знать и так или иначе учитывать настроения разных общественных групп в стране. Но полностью учитывать позицию этой группы я не мог. Я знал все. Но я также знал кое-что такое, чего не могли знать даже такие информированные люди, как они. И я больше, чем они, рассчитывал на время. Я видел, что время работает на Украину, и считал, что в таком случае надо сохранять спокойствие. Спокойствие приносило больше пользы. Я это тоже знал лучше всех. Ведь программа «наш ответ на российское хамство» не могла существовать особняком. Она могла быть только составной частью российского направления нашей внешней политики. Прямо и грубо говоря, мы должны были бы начать «собачиться» с Россией по всем вопросам. Я не представлял себе такого положения, при котором мы изо дня в день изобличаем российскую пропаганду, то есть ведем психологическую войну с Россией, - и в то же время сохраняем особо дружеские взаимовыгодные (подчеркиваю: взаимовыгодные!) отношения в экономике и других областях. Это было невозможно по определению.
Кто- то из французских или немецких руководителей -не помню точно - как-то мне сказал: «Мы никогда не смогли бы даже приступить к объединению Европы, если бы смотрели на заголовки газет». Имелись в виду оскорбительные для немцев статьи во французской печати, и для французов - в немецкой. Французы для немцев, как известно, - «лягушатники», немцы для французов - «кислая капуста». У англичан свои определения тех и других. После расширения ЕС о польской сантехнике не говорит только немой. Я тогда подумал: а ведь в этих странах традиционно различают власть и печать, не считают, что оскорбление со стороны какой-нибудь газеты - это оскорбление со стороны власти. И вот даже при этом политики обеих стран должны были условиться не принимать близко к сердцу выходки печати. Что уж говорить о таких странах, как Украина и Россия, где многим людям еще трудно привыкнуть, что газеты пишут не обязательно под диктовку правительства. Тут если реагировать на каждое оскорбление, то очень быстро можно завести межгосударственные отношения в тупик.
При этом я совершенно точно знал, что Запад нам не поможет. Причины разные. Среди них и та причина, что мы - украинцы, а не чехи или поляки. Мы не в состоянии в одночасье достичь чешских стандартов политической и общественной жизни, чешского уровня реальной демократии. Мы вряд ли понравились бы Западу, если бы стали и такими, как поляки, - то есть приблизились к их стандартам. Запад многое прощает полякам потому, что Польша к нему ближе географически и стратегически. Мы же на таком расстоянии, что нам не простили бы польского уровня коррупции и безалаберности. Сейчас, на покое, я говорю это свободно, и то по привычке как бы оглядываюсь. А будучи президентом, я не мог этого так открыто сказать, в общем, никому. Разве что намекнуть… Правда, мои намеки понимали. Кто хотел (и кто был обязан), тот понимал даже очень хорошо.
16 мая
В декабре 2002 года Анатолий Чубайс сделал признание, которое я бы назвал историческим. В России ему не придали значения, если вообще заметили. В Украине, кстати, тоже. До меня во всяком случае не дошло отголосков сколько-нибудь серьезного обсуждения в печати - как массовой, так и специальной. Такое бывает. Чубайс заявил, что целью «залоговых аукционов» была не экономика, а политика «на 95 процентов». Мол, посредством этой аферы искусственно создали «олигархов», потому что только те могли предотвратить реставрацию коммунизма в России. Напомню читателю, что такое «залоговый аукцион». Российской казне позарез требовались деньги. Считается, что требовались они для проведения кампании по выборам Ельцина на второй президентский срок. Но, конечно, не только для этого. Самая большая головная боль - содержание «бюджетников». Власть не может допускать бесконечных задержек с выплатой зарплаты персоналу государственных предприятий, школ, больниц, армии и т. д., и т. п. Иначе вспыхнут массовые беспорядки, и такую власть сметут. Кроме того, российское руководство крайне нуждалось в поддержке «больших денег» или, как они были потом названы, «олигархов». Но сначала этих игроков на политической сцене России надо было создать. Неотложной эту задачу делало триумфальное шествие лидера российских коммунистов Геннадия Зюганова к власти.
В таких случаях на ум приходят разные исторические параллели. В свое время Наполеон для сохранения едва возникшего буржуазного порядка от бедноты, разгоряченной революцией, решил опереться на крупную буржуазию, то есть на тогдашних «олигархов». Беру это слово в кавычки потому, что страной правили все-таки не они, а он со своими маршалами, генералами и такими великими министрами (хотя и «беспредельщиками»), как Талейран (внешние дела) и Фуше (полиция). Но в наполеоновской Франции «олигархи» уже существовали, а в ельцинской России их еще надо было вырастить. И - в кратчайшие сроки. Специально отобранным кандидатам в «олигархи» (среди которых был и Ходорковский) решили отдать в залог крупнейшие куски государственной собственности. Для этого были разыграны «залоговые аукционы», победители которых были намечены заранее. Так государство получило сравнительно небольшие, но крайне ему необходимые «живые» деньги. Для всех само собой разумелось, что вернуть их оно не сможет, и собственность таким образом окончательно и бесповоротно перейдет в руки «кредиторов». Операция прошла успешно. Зюганова победили. В России, как гриб после дождя, вырос крупнейший частный капитал, который является опорой экономики, научно-технического прогресса (сегодня он уже осваивает мировое пространство). Опасность реставрации советских порядков навсегда ушла в прошлое. А на победителях осталось пятно. Долго они молчали или давали половинчатые и туманные объяснения, пока Чубайс не прекратил эту игру прямым признанием и объяснением своей вины или, с его точки зрения, заслуги.
