Евгений Сапиро - Трактат об удаче (воспоминания и размышления)
У Г. Игумнова были богатейший аппаратный опыт районного и областного масштаба, предрасположенность к новому, прекрасный «нюх» на складывающуюся конъюнктуру. Ко всему этому следует добавить грамотную, доступную и логически выстроенную речь, наличие чувства юмора, артистизм. На «неформальных мероприятиях» он удачно копирует Аркадия Райкина, хорошо рассказывает анекдоты. Так что термин «обаяшка» по отношению к ГВ не является преувеличением.
Сочетание этих качеств привлекало меня к нему как к человеку и профессионалу. В свободную минутку я нередко заглядывал «на огонек» к соседу. Когда собирались втроем (с В. Зеленкиным), ГВ шутил: «Два гения и Евгений».
В партийно-советской системе склонность к публичной политике, к стремлению иметь авторитет «в массах» лишь вредила карьерному росту (издавна проявлявший подобные качества секретарь ЦК КПСС Борис Ельцин – редкое исключение).
Думаю, что даже бескорыстно Игумнов всегда стремился быть популярным в «народных массах». Может быть, именно по этой причине не очень-то складывалась его карьера в доперестроечные времена, несмотря на то что по многим статьям он был сильнее большинства своих руководителей. И вдруг все изменилось: от народных масс (депутатов, избирателей) стало что-то зависеть!
Складывалось просто «обалденно» (любимое выражение ГВ). Очень быстро Игумнов стал сначала незаменимым советником своего руководства, а затем и «шеей», которая поворачивала в нужную (для дела и для него) сторону «головы» облсовета. Через некоторое время скромный (по должности) руководитель аппарата стал неформальным лидером областного Совета.
Как опытный аппаратчик, он всегда старался избегать конфликтов, наживать себе лишних врагов. Самый наглядный пример – отношения с председателем облсовпрофа Борисом Пожарским. Когда начальника одного из производств объединения им. Свердлова Б. Пожарского избрали секретарем парткома, уже через месяц к нему прилипла кличка «начальник парткома». Став областным профсоюзным боссом, он так и остался «начальником». Теперь уже – профсоюзов. После августа 1991 года он не скрывал своей непримиримости к новой власти, к «антинародному режиму». Непримиримости неконструктивной. Чем нагнетал и без него взрывоопасную атмосферу. В то время, да и позднее, администрации области было несложно повлиять на замену Пожарского более демократичным лидером (а такие были на заводах). Темболее, с аппаратным опытом Игумнова. Но когда я предложил это сделать и даже предложил кандидатуру – профсоюзного лидера ПЗХО с не менее исторически значимой фамилией – Минин (!), глава администрации Б. Кузнецов, на основе рекомендации ГВ, в этом меня не поддержал. Пожарский был об этом осведомлен и не остался в долгу. Лично перед ГВ. Не скажу, что при этом его политический вектор претерпел изменения. А ГВ от этого выиграл. Что же касается пермских профсоюзов, то они так и продолжали ходить не под синими, а под красными знаменами. Аналогичный пример с изменением административно-территориального деления некоторых территорий области. Опыт объединения города Чайковского и Чайковского района показал правильность такой политики. Я неоднократно обосновывал и предлагал сделать то же самое в Кунгуре, присоединить Усолье к Березникам. Более того, в декабре 1994 года директора ряда кунгурских предприятий официально обратились к Б. Кузнецову и спикеру Е. Сапиро с подобным предложением. Реализовать его в этих условиях было лишь делом техники. Конечно, эта акция не была бесконфликтной, вызывала неудовольствие со стороны «присоединяемых» районов. Но потенциал объединения перекрывал неприятности… ГВ, отвечающий в администрации за территориальную политику, на это не пошел.
Будучи заместителями Б. Кузнецова, мы занимали равные посты. Я был первым заместителем по экономике и финансам, он – по «социалке». Однако на встречи с участниками многочисленных митингов протеста, пикетов, чаще всего «социальщиков», как правило, выходил я (или «простой зам» Владимир Боев), за что и получал от митингующих по полной программе. ГВ старался «не лезть на рожон». Однако из этого не следует, что он проявлял трусость, «дрейфил», как говорили мы в далекие времена.
Осторожность, склонность к всеобщему компромиссу он проявлял до поры до времени, пока в резких телодвижениях не возникало острой необходимости. Если же становилось ясно, что дальнейшая ситуация складывается не в его пользу или требует четко ответить на вопрос типа «ты за белых или красных», он поступал решительно и твердо, гнул свою линию до конца.
Как правило, эта линия его поведения совпадала с моей. Например, во время августовского путча 1991 года. Первые руководители области Михаил Быстрянцев и Рудольф Швабский, явно не сочувствовавшие Б. Ельцину, растерялись и заняли выжидательную позицию. Г. Игумнов, хотя подвигов не совершал, но при своих небольших погонах все же действовал. И попал в масть. Видимо, это не было случайностью: позднее он явно не насиловал себя, поддерживая «демократов», рыночную экономику. О его демократической предрасположенности свидетельствует случай, о котором он рассказывал мне сам.
После свержения Н. Хрущева, работающему в Кизеле ГВ попал самиздатовский экземпляр поэмы, посвященной Никите Сергеевичу. Запомнился (и понравился) следующий куплет:
Насмешили всю Европу,
Проявили простоту:
Десять лет лизали жопу,
Оказалось, что не ту.
ГВ имел неосторожность текст перепечатать, поделился удовольствием с кем-то из знакомых и вскоре… был вычислен КГБ. Все закончилось без особых последствий, хотя страха он натерпелся.
Этот безрассудный по тем суровым временам поступок говорит о многом.
В моих глазах он явно прибавил ГВ очков.
ВЫХОД НА ОРБИТУК началу 1992 года мои отношения с ГВ тянули на пять с плюсом. Именно тогда на одном из деловых «мальчишников» он назвал меня другом и братом. Такой степени родства я не ощутил. Но восприятие единодушия, взаимопонимания, комфортной атмосферы сотрудничества и просто человеческой симпатии присутствовало у меня в полном объеме. В не меньшем объеме я воспринимал и наше равенство.
Для этого, как мне представлялось, было немало оснований. У нас были совершенно одинаковые погоны. Практически равными были зоны ответственности, сферы влияния. Мои финансово-экономический, внешнеэкономический и природно-ресурсный блоки были нисколько не легковеснее его «всего остального». Мы были почти ровесниками (я на три года старше). Оба по характеру – «бойцы». Конкурентоспособны по части юмора и лидерства в застольях (он – постоянно, я – по настроению). У каждого из нас были свои преимущества, сумма которых тоже была близка по величине. Я был доктором наук, профессором, у него был большой опыт аппаратной работы. В доперестроечные времена он занимал посты выше меня, но за два последних года звезд на моих «погонах» стало побольше. На момент начала нашей совместной работы он лучше знал людей из аппарата, имел свою готовую команду. Я, не имея «своих», что-то терял, но не был обременен какими-либо обязательствами…
