Ольга Круглова - Япония по контракту
— У нас дома есть хорошее вино!
— Но с закуской неважно, как всегда, — потупилась Вероника.
Она распахнула холодильник, набитый доверху по русской привычке запасаться на Новый год. Через пять минут на плите забулькали макароны и распространила мощный аромат новогодняя курица с японскими яблоками и калифорнийским черносливом. Из морозильника были извлечены пельмени, налепленные на всякий случай, просто так.
— О, хорватские валюшки! — закричал Никола.
— Да нет же, это — итальянские равиоли! — возразила Вероника. И засомневалась: — А может, китайские гёза?
— Остаёмся! — решил Никола и побежал в прихожую одеваться. — Вино принести проще, чем пельмени тащить!
Через четверть часа он уже расставлял на столе роскошные бутылки и ещё дюжину плошек из Сэвэн-илэвэн — салаты, паштеты…
Она достала из шкафа коробку конфет, положила возле еловой ветки, взяла на руки Элизабет.
— Посмотри-ка, какой подарок принёс тебе под ёлку русский Санта Клаус!
Девочка замерла, широко распахнув глаза, — подарков от русского Санта Клауса она никогда не получала! Робея, взяла в руки коробку и бросилась обнимать русскую сеньору.
— Нашего Санта Клауса зовут Дед Мороз, — говорила она, целуя малышку. — Ты знаешь, что такое мороз?
— Знает, знает! В туалете у русской сеньоры всегда мороз, Сибирь! — хохотал Никола, и от его хохота вздрагивали все четыре этажа сонного дома.
— Мы хотели подарить тебе на Новый год сиденье для унитаза, обтянутое мехом. У него электроподогрев включается, когда садишься. Потом раздумали, ты ведь скоро уезжаешь, — улыбнулась Вероника.
— А где же музыка? — завопил Никола.
Шесть программ Тошибы его не удовлетворили. Желанную программу он нашёл в телевизоре Сони, прибывшем с тротуара, но у него барахлил звук.
— Слушать будем это! — Никола включил в Тошибе скверную программу с хорошей музыкой. — А смотреть сюда! — Он взгромоздил поверх Тошибы Сони. — Чай в Японии живём, телевизоров навалом!
Обогреватель, пущенный на полные обороты, согрел даже Сибирь. В тёплом воздухе запахло ёлкой. Она разложила по тарелкам еду, Никола разлил тёмное итальянское вино. Элизабет взобралась на колени к русской сеньоре, обвила её шею руками. Вероника, откинув за спину роскошную гриву курчавых волос, расстегнула вышитую мексиканскую блузку, чтобы покормить грудью младшенькую.
— Моя принцесса номер два! — счастливо улыбнулся Никола и крикнул: — А кто у нас принцесса номер один?
— Я, я! — заверещала Элизабет, поднимая руку как в школе. И принялась уплетать за обе щеки русскую еду.
Они сдвинули рюмки и, не сговариваясь, сказали сначала по-японски:
— Кампай! — А потом по-русски, по-испански, по-сербски, смеясь, перебивая друг друга: — За здоровье! За счастье! С Новым годом!
Около одиннадцати Вероника засобиралась домой — Элизабет засыпала. Она пошла их проводить, помогла уложить девочек… Через полчаса, выйдя на улицу, не узнала её. Прежде пустое шоссе было забито машинами. Может, японцы, соскучившись в одиночестве, одумались и рванули в гости? В рестораны? Все ехали в одном направлении, сворачивая в переулок, украшенный перед Новым годом красно-жёлтыми гармошками японских фонариков. Переулок вёл к шраину. За час до Нового года все японцы спешили обратиться к своим японским богам! Возле торий люди оставляли машины и шли пешком. Толпа медленно двигалась к шраину в полной тишине. Только шуршал под множеством ног гравий тропы. Люди подходили к шраину, дёргали толстые канаты, висевшие у входа, заставляя брякать подвязанные наверху бубенчики, словно просили богов обратить на них внимание. Дважды хлопнув в ладоши и склонив на минуту голову, замирали в молитве. Вот и весь обряд. Боги шинто нетребовательны и не отнимают у своих чад много времени. И денег. В прорезь деревянного ящика летели только мелкие монетки в одну йену, в пять… Не деньги, символ. Когда подошла её очередь, она тоже дёрнула верёвку, хлопнула в ладоши и поблагодарила японских богов за то, что привели увидеть их страну.
Дома, включив телевизор, она решила, что и у Тошибы сломался звук. На экране толпа безмолвно ползла к самому старому шраину в Токио. По одной программе, по другой… В комнате стояла мёртвая тишина. И вдруг её нарушил негромкий глухой звук. Камера легко скользнула из шинтоистского храма в буддийский. На экране люди, сидевшие тесными рядами на татами в храме Будды, били в небольшие округлые барабаны, прося небо отвести напасти. Сто восемь ударов — по числу людских скорбей: болезни, нищета, потеря близких… На часах была полночь. Она вышла на балкон. Улица молчала. Не слышно было ни музыки, ни криков. Никто не выскакивал из домов с хлопушками, с фейерверками… Только глухой гул плыл над тёмным городом — в буддийских храмах били в барабаны.
Мешок счастья
Луна или утренний свет?
Любуясь прекрасным, я жил, как хотел.
Вот так и кончаю год.
Басё
Утреннее солнце освещало соску, потерянную Изабеллой, и обёртки от конфет, брошенные Элизабет. Она быстро выпила чаю и поспешила на улицу — интересно же посмотреть, как встречают Новый год братцы-японцы! На дороге к шраину опять было полно машин. Японские боги принимали на поклон не только в полночь, но и в первый день Нового года. Но о богах пеклись только на маленьком пятачке возле шраина, дальше начинался форменный базар. К Новому году вдоль аллеи, ведущей к святому месту, поставили палатки, киоски, тенты, теперь тут шумела новогодняя ярмарка. Весёлые парни в масках, в коротких фестивальных кимоно-хапи стучали в деревянные колотушки, зазывая покупателей. Монахи и девушки в высоких белых колпаках торговали новогодними шинтоистскими украшениями: длинными бамбуковыми палочками с сосновой веткой, соломенной верёвочкой, веером и мандарином. На жаровнях шипели куски осьминога, булькала в больших полушариях котлов набэ похлёбка из мяса с китайской капустой. В подогретых на газу лотках прели в коричневой смеси соевого соуса и сакэ куски конняку, редьки и корня бамбука. Всё это колыхалось, шипело, обдавало душистым паром. Детишки сосали облитые красным леденцом маленькие яблочки на палочках, вроде наших петушков. Молодёжь, пренебрегая японской едой, толпилась возле решётки, где жарились сосиски, и щедро поливала американским кетчупом неяпонский продукт — хлеб.
Возбуждённый народ клубился у будки — там разыгрывалась лотерея. Призом был велосипед — он висел тут же, на крыше будки, ожидая победителя. Тот, кто предпочитал журавлю в небе синицу в руках, пытался накинуть кольцо на голову одной из кукол кокеши, расставленных на площадке. Призом была сама закольцованная кукла. За сто йен она купила пару колец, но промахнулась и получила подарок-утешение: пакетик с японскими сладостями. Толстый шустрый парень, повязанный по лбу полотенцем, кричал, размахивая деревянным плоскодонным ковшиком на длинной ручке. Такой ковш обычно служил для омовения при входе в буддийский храм, но парень использовал его иначе — разливал сакэ из деревянного чана, в котором вперемешку с солнечными зайчиками плавали мелкие сосновые стружки. На белом хапи парня, надетом поверх куртки, было написано название завода, производящего сакэ. Завидев её, парень закричал по-английски:
